Радиограмма с «Руслана»: «Берега и вас не видим...»

Капитан норвежского судна «Рингсаль»:

«Да, вы настоящие железные мореходы».

Точилов был убежден, что через несколько часов судно попадет в полосу теплого течения и обмерзание кончится. Он зашел в рубку, чтобы дать радио в Мурманск с том, что «Руслан» вышел в океан и следует на материк. Но судно в это время опять упало на правый борт.

Точилов спустился в кочегарку, и его глазам представилось страшное зрелище — кочегарка была залита водой. От ударов волн открылась течь, и в довершение всего не работали помпы, а из- под котла бил фонтан. Вторая течь открылась в машинной переборке и она вскоре сломалась. Матросы принялись отливать воду кадками и ведрами, но течь все усиливалась.

— «Красин» идет к нам,— бодрил матросов Точилов, но сам уже придумывал способы спасения. В одиннадцать часов ночи затопило всю кочегарку и машину. «Руслан» продолжал крениться, опускаясь правым бортом под воду. Сигнальщик Бекусов понял: «Руслан» гибнет. Собственно говоря, уже все это понимали. Капитан отправился в радиорубку давать прощальные радиограммы, а Шура озабоченно бегала по каютам, собирая сухари и другое продовольствие. Штурман спустился в машину и тихо сказал Михаилу Нетленному: «Иди, готовь шлюпки».

Дальнейшая история экипажа погибшего «Руслана» дана нами по рассказам Точилова, Попова и Бекусова. Мы дословно передаем их воспоминания. Рассказ одного, дополняясь наблюдениями другого, создает общую картину странствования руслановцсв.

— В шторме, сквозь ветер и темноту Ледовитого океана, неслась наша вторая шлюпка с тринадцатью моряками. Шторм восемь баллов. Видимости никакой. Я встал на носу,— рассказывает Точилов,— чтобы наблюдать, как идет волна. Матросы гребли, кто вычерпывал воду, кто помогал на веслах, а волна накатывается, растет, близится и... «Держись! Держись!» — кричу я. Все исчезает из глаз... Взлет, потом падение в пропасть, и мы под водой; вот, кажется, ринулись на дно. И вдруг опять взлет, волна мимо, мы несемся вперед — и так каждое мгновение. Волны захлестывают нас пеной, но вот пронеслись, и опять нам радостно... Мокрые, насквозь пронизанные ветром ребята не перестают грести, одежда на нас леденеет; несмотря на все это, никто не страшится шторма, и паники среди нас не было.

...Шторм не стихал, волны швыряли заливали шлюпку, и вскоре руслановцы стали замерзать. Изогнувшись, гребли матросы, пряча лица от ледяного ветра.

На корме, опустив в задумчивости голову, сидел капитан Клюев, опираясь на ружье, с которым он, бывало, ходил охотиться за нерпами. Он был поглощен своими мыслями и не обращал внимания на то, что творилось вокруг. Клюев сидел так тихо, что все забыли о его присутствии Кто знает, о чем думал молодой романтик? Он одиноко переживал трагедию...

Точилов взял на себя командование, и руслановцы теперь слушались старшего штурмана.

— Скоро милях в десяти должен быть берег,— сказал Точилов, чтобы ободрить моряков.— Шлюпка идет на ост.

Три часа прошло с тех пор, как тринадцать руслановцев в последний раз видели тонущее судно. Штурман Петрович стоял в мокрой, изодранной фуфайке, сквозь которую виднелась знаменитая жилетка. Он потерял свою трубку, и лицо его без трубки приняло детское, виноватое выражение. Рот его раскрылся. Он долго стоял, точно желая что-то спросить, а потом опустился на колени и забился под банку. Свернувшись под одеялом, он походил на ребенка и тихо лежал, изредка высовывая лицо с раскрытым ртом. Спустя некоторое время матросы стали замечать, что Петрович повел себя как-то странно. Сначала все подумали, что маленький штурман шутит. Стоя на носу, глядя на приближающуюся волну, Точилов скомандовал:

— Право табань — лево на воду!

Высунув из-под одеяла лицо и подражая голосу Точилова, Петрович крикнул:

— Право табань — лево на воду!

В шлюпке рассмеялись, но потом все заметили, что Петрович повторяет каждое слово команды старшего штурмана.

— Он промок насквозь,— рассказывает Попов — Его сразу пронзило ветром и ум вышибло. Он все повторял и повторял, что ни говорили.

— Черти полосатые! — крикнул Попов товарищам— Шевели ногами, крути головой, а то замерзнете!

— Черти полосатые! — эхом раздалось из-под банки.

Матросы перебили:

— Петрович, не психуй!

— Петрович, не психуй! — вскрикнул малыш, и все поняли, что он сошел с ума. Он повторял слова все тише и тише и незаметно умолк. Под одеялом свернулось маленькое тело, и когда товарищи открыли одеяло, они увидели улыбающееся мертвое лицо. Маленькие руки держались за карманы, где он хранил ключи от сундуков «Руслана». Друзья подняли его и опустили за борт шлюпки. Молодой моряк исчез в пучине со своими любимыми ключами.

Быстро замерзал Николай Антуфьев. Моряков уже мучал голод. В шлюпке не осталось продовольствия, все смыло, и только у третьего механика оказались с собой две банки консервированного молока. Моряки пробили дырки в банках и по очереди сосали молоко. Антуфьев греб и, повернувшись к Попову, попросил:

— Дай мне, кажется, замерзаю.

— Возьми, есть еще немного,— Попов приставил банку к его губам.

В первый раз Антуфьев потянул молоко, глотнул, но потом остановился. Попов увидел, что у приятеля молоко течет по губам.