Мне приходилось углубляться в это самое нутро планеты; солнце скрылось за уступом, теперь оно не ласкало меня. Реализм. Разговор с принцессой оказался глюком. Я продолжал спуск. Но может быть, шел наверх. Ибо достали.

Вообще, что такое эта квазипланета? Всё, похоже, надо кончать разговор. Не нравилась мне марсианка, да и история с ней тоже.

Вообще мне ничего не нравилось.

Наташа могла бы не летать, а остаться. Лететь? Я бы хотел. Лететь с ней. Хоть куда, да за пределы Солнечной сстемы, и читать ей стихи — однако, стоп! — любая баба ищет выгоды, и Наташа вряд ли собой представляет исключение. Я же ехал в лифте. Наташа считала этажи: два (первого нет и не было, вот счастье-то приходнувшемуся лифтом), три и так далее. Не имел ни малейшего понятия о том, который час. Было темно. Спутники, эти приблизительные хронометры, сохранились в тучах. Скучно, но только поначалу. Меня переколбасили чувства, за тридцать секунд драйва я кое-что пережил. Наташа, хотел сказать я ей. Вспоминая позже свое состояние, я не мог нашарить ни одной мысли — только имя. Осталось пять секунд, четыре, три — выходить нам вместе — две, одна, ноль. Старт. Я в космосе. Или, наоборот, в преисподней. Я поймал ее взгляд. Очень странный. Эдакая милая кругленькая мордашка, далеко не красавица, не Ассоль какая-нибудь, даже конопушки на лице. Муж в отъезде. А ей надо бы что-то приколотить. Грязный подоночный анекдот. Она что-то сказала — в ответ я невнятно мотнул головой. До чего же они отвратительны, боже, одним фактом существования. Вечно что-то не так. Хамство их беспредельно. Все, на что они способны — украсть, нахамить, оболгать. Иногда развинув ноги. Еще они делают вид, что умеют тарабанить по клавишам. Лет двадцать или около того меня это раздражало, более того, бесило, теперь же стало просто уморительно. Моя коллега по образованию редактор. Ей не дано понять, что после точки надо ставить пробел. Ее записки я остерегаюсь читать при клиентах из страха, что меня согнет так, что я свалюсь под стол. Редактор, блядь.

Лифт ехал вниз! Нумерацию этажей следовало воспринимать со знаком «минус». Ну конечно. Все так, как и задумано. А взгляд Наташи становится все загадочней с каждой меняющейся зеленой циферкой, вот трэш. Триста двадцатый уже давно проехали. На табло наколбасилось что-то вроде триста двадцати семи или двадцати восьми, затем числа стали уменьшаться. Не верить своим глазам, нажать что-нибудь наобум, кнопку «стоп», например (где она в этом чертовом новом интерфейсе?!), заорать в сетку — за сеткой наверняка находится микрофон диспетчера, или дежурной, иначе на кой черт вообще эта сетка, жестянка с дырочками, но нет, ведь ты побоишься выглядеть трусом. Кстати, и перед собой тоже.

Индикатор, разумеется, лгал. Мы спустились уже на несколько десятков миль под поверхность небесного тела. Двери наконец открылись. Привычными движениями мы надели кобуры с бластерами и шагнули на открытую площадку второго лифта. Заскользили уровни нового. Эстетика цитадели оставляла желать лучшего. Так, по-простому, с увесистой штуковиной на бедре человек кажется себе куда весомей, нежели обыденный пассажир в ПАЗике, подумал я. Мы готовились к борьбе. Начиналась наша смена. Проклятые твари заняли верхний уровень, уложив кучу народа. Нашей задачей было навести порядок. Против ограххов, к сожалению, не существовало никакого оружия, кроме старого доброго бластера. Все попытки применения оружия массового поражения, вплоть до термоядерного, почему-то приводили к фиаско. Несчастные стратеги лишь разводили руками; до чего же жалким это было зрелищем! Полковники и генералы, увешанные побрякушками, тонули в идиотической болтовне. Так называемые ученые, озираясь на спроецированную карту, глубокомысленно перетирали общеизвестные истины (и за что им только дают довольствие, вот мысль, которая грызла мой мозг наподобие маленького хищного зверька), выкуривая туеву хучу сигарет и выпивая десятки литров черной жидкости, которая называлась тут почему-то кофе — воз же оставался на том же самом месте. Ограххов нельзя было уничтожить просто так, закидав ядерными бомбами — ограхх был един. Это был мозг. И в то же время каждый ограхх был индивидуален. Никто из людей не мог понять этого парадокса. Это нужно было попросту принять. Единственным вариантом оставался поединок — иной раз переходящий в рукопашную. Но в данном случае у человека было не много шансов. Насчитывалось буквально три случая, когда хомо сапиенсу довелось одолеть тварь. О’Тилли, чью победу можно засчитать лишь с натяжкой, как это ни цинично звучит, поскольку в схватке он погиб сам, Мак-Ферсон и Иванов. Иванов, бодрый старичок, вот кого я безмерно уважаю! Глядя на его мутноватый портрет, трудно поверить, что этот худощавый блондин, которому следовало бы, по идее, сидеть в кабинете и строчить резолюции, смог добраться до нервного центра чудовища (это невероятно сложно) и выключить супостата навсегда. Иванову, как сказал как-то Толян, не грех было бы налить. Запанибратство Иванова, впрочем, было внешним: он умел держать дистанцию. Это не мешало ему вступаться за права так называемых простых людей — все помнят случай, когда он не побоялся наорать на Хомченко — повод был: с уборщицей Альмирой Вагатовной поступили явно несправедливо. И Хомченко признал вину начальства (в приватной, впрочем, беседе).

С ограххами все было очень не просто. Эти уроды выедали пространство, что было очень странным, поскольку сие являлось вещью суицидальной, самоубийственной. Среди яйцеголовых была популярна теория, что чудовища способны так же закусывать и временем. До сих пор наука не обладает ни одним фактом, мо́гущим пролить свет на эту изящную мысль. Однако, в том, что касается пространства, этих сантиметров и метров, сомнений быть не могло: твари попросту жрали его и глотали, не давясь. Восьмиконечная звезда, символ, известный древнейшим цивилизациям Земли — единственное, что могло их остановить. Иногда. Увы, они самым непостижимым образом чуть не свихнулись. Я наплевал на всю мораль. Да пошли вы все на лесом. Наташа была пластмассова. Формула полимера была не очень-то эротична; луна вставала. Трамвай, переменив рельсы, пошел куда-то не туда. А и хрен с ним. Девушка, сигналящая между двух труб парохода — пропащая, ну что с нее взять.

Мне нравился пейзаж. О, как меня заколбасило. На манер запряжённой кобылы, и ёжика, что ль? В какой-то момент я почувствовал себя неким литовцем, Костам Кубилинском, что ли, и прилег. Задрало.

— Папа, мне нужно извлечь иррациональный корень из дробного числа. — Дочь продиктовала цифры. Ее желто-оранжевый купальник весьма упруго облегал… Нет, педофилия запрещена. Ответ был дан с точностью до десятысячных циферок. Дочь была удовлетворена. Ограххов можно было математически замочить — таков был точный расчет Алёнки. Клацнул затвором еще раз. Наташа дернулась. Ничего, дорогая. Сволочей мы замочим, все будет ОК, как говорит Иванов. Похоже, мы таки расчистим пути.

Алёнка шутя прицелилась в какую-то точку на потолке и слегка щелкнула металлом. До чего же было приятно созерцать железное изделие в умелых руках.

Эх, Наташа была слабовата. Но ничего, научим. Главное — желание! А там уж разберемся.

Девчонка вела огонь прицельно. Я любовался ей. Мерзкие черви изгибались, агонизируя. Да не черви, всего лишь личинки (вы видели когда-нибудь созревшего, прошедшего метаморфоз чудовища? Это вам не на бумажках царапать в кабинете с секретаршей, кофе и лимоном). Конечно, сие было показательным шоу, не более того. Пусть дитя побалуется. Волчиха-мать сначала кормит детей отрыжкой, а потом приносит в пасти полузадушенных зверьков на потеху деткам.

Увлекшись, Алёна не заметила, как мерзкая тварь поползла по штанине, влезла на рукав и стала прогрызать скафандр. Наташа, молодец, вовремя заметила супостата и хорошенько хернула по червю плазмой. Алёна благодарно кивнула и продолжила расстрел.

Черви извивались и гибли.

— Лихо мы их, папаня? Так их, гадов… Так… И так!

Да, дочурка умеет не только прикалываться на пляже.

Я пошел в ночной павильон и взял пива.

А потом мне все это совсем надоело, и я разъебал клавиатуру. Достал запасную.

Ну Марс, мать вашу.

А Земля? Та еще шарага.

Те еще тусовки в хомячкобусах, каждый второй пялится в экран, а каждый другой второй думает, о том, что не пора бы достать дебилфон и тем или иным образом отметиться в сообществе придурков. А здесь, на хрен, красота. ...Старею, что ли?

Как-то раз я был в одном городишке и имел на редкость толковый разговор с автохтонами. Этот город, который, будь в окрестностях полустоличных или в этом духе, звался бы просто поселком, здесь был некоторым приличным центром бытия. Несколько храмов, школ, Вечный огонь на привозном газе из баллонов. Потрещали, потом (шел дождь) разошлись. Кое-какие мысли запали в голову.