— Вы негодяй!

— А вы дура! Будь у вас хоть немного мозгов, вы бы сейчас у меня в ногах валялись, вымаливая себе прощение.

— Царицы не валяются в ногах!

— Ma dame, на Руси только одна царица, это моя законная супруга принцесса Катарина шведская.

Неизвестно долго ли мы еще припирались бы, но раздался стук и в горницу вошел Вельяминов.

— Государь, гонец из Москвы прибыл с вестями, — тихонько проговорил он мне на ухо, косясь на бывшую царицу.

— Мы уже закончили, распорядись, чтобы пани Марину с сыном увели, да покормить не забудь, а то вон как отощали, кожа да кости. Потом позовешь гонца.

Бывшая царица вспыхнула от моих слов и, подхватив сына, собралась было выйти, но встретившись глазами с Никитой вздрогнула.

— Я тебя знаю, — проговорила она, — ты служил моему мужу… изменник! Ты же ему крест целовал!

Взъярившаяся женщина, оставив ребенка, подступала к моему кравчему, кляня его при этом последними словами и потрясая руками. Тот немного опешивший от такого напора пятился и наконец, кликнул стражу чтобы те увели озверевшую Марину.

— Вот ведь ведьма, — выдохнул он, когда брыкающуюся шляхтянку увели.

— И не говори, — усмехнулся я, — что там стряслось?

— Да я не сам не знаю, вроде как Рюмин вернулся из Стекольны.

— Понятно, а что там Заруцкий, говорит чего?

— Молчит пес, да еще ругается. Ты же его государь, на дыбу не велел пока, вот он кочевряжится.

— Успеем еще на дыбу. С Кирей что?

— А чего с Кирей, кается и просится отслужить вину.

— И что думаешь?

— Да ну его, ненадежный человек. Заруцкого с Маринкой предал, и тебя государь предаст.

— К тому же еще и дурак!

— Почему?

— Потому что обратно в Коломну кинулся. Прорвался бы в лес, может и не нашли, а так…

— Как повелишь с ним государь, в петлю или на кол?

— Слушай, вот не надо этих извращений восточных. Как по мне, так петли вполне станет.

— Добрый ты государь.

— А то! Ну чего мнешься, спросить чего хочешь?

— Государь, а что такое извращение?

— Тьфу ты, прости меня господи, сколь годов мужику, а он не знает что такое извращение! Изыди нечистый, иди вон у Анисима спроси, он точно знает.

Послание и впрямь было от Рюмина, он коротко сообщал, что вернулся от Густава Адольфа с хорошими вестями и личным посланником шведского короля. «Надо возвращаться», — подумал я. Вот только с этой царицей липовой надо что-то придумать.

На следующий день в собор Коломны по моему приказу привели Заруцкого и Марину в сопровождении стражи. Увидев атамана Мнишек, кинулась было к нему, но повисла на руках стрельцов.

— Не так быстро пани, — сказал я глядя на это, — у вас будет время.

Встречавший нас вместе с настоятелем и прочим клиром отец Мелентий встревоженно спросил:

— Что ты задумал государь?

— Ничего особенного, святой отец, повенчай их.

— Что?!

— Повенчай, говорю!

— Но она же царица…

— А будет атаманша. Ну, делай же, что тебе царь велит.

— Грех ведь…

— Батюшка!

Мелентий вздохнул и начал чин венчания. Заруцкий сначала попытался вырваться, но потом обмяк.

— Не можно, — хрипло сказал он, повесив голову.

— Чего тебе не можно?

— Не можно венчаться, мы уже венчаны.

Услышав это собравшиеся ахнули, а Марина закричала: — «Молчи!»

— Продолжай, — велел я атаману.

— Венчаны мы государь, уже год как, — обреченно выдохнул он.

— А Ивашка?

— Мой. Не убивай его государь.

— Поклянешься о том перед святыми образами?

— Клянусь.

— Все слышали, — громко спросил я, — Марина, ложно называвшая себя царицей, на самом деле венчаная жена казака и разбойника Ивашки Заруцкого и сына своего от него прижила!

— Мекленбургский дьявол, — простонала Мнишек, опускаясь на пол собора, — проклинаю тебя, и род твой до седьмого колена проклинаю!

— Совет да любовь, — бросил я, через плечо, проходя мимо нее.

Выйдя из собора, я велел седлать лошадей, пора было возвращаться в Москву. На этот раз ехали не торопясь. Впереди опять шли татары, но сам царевич Арслан ехал вместе со мной. Заруцкого и Марину везли следом, его в клетке, а ее с сыном на санях в окружении стрельцов. Вообще саней было много, на одних везли отбитое у воров добро, на прочих взятые с собой припасы. На ночь окружали этими санями лагерь и расставляли шатры. Проезжая знакомую деревню, Анисим с Никитой вздумали было повернуть, но я сделал страшное лицо и показал им плеть. Вельяминов смутился, а стрелецкий полуголова как ни в чем ни бывало завел разговор.