Диалоги снаружи и внутри
вернуться

Антология

Шрифт:

«Слова пытаются выживать…»

Слова пытаются выживатьв подвалах и на антресолях.Слова выходят голосоватьза свободу дыхания. Что ливы не слышите, как пьянышампанским каштаны.Розовеет вишнявосточной невинностью.Слова замешивают в тесте,на дрожжах лирической дрожи.Опасно есть с ножа, покаострие поэзии снимает кожус любого языка.

Фотографии на память

Путешествие остается в воспоминаниях. Пролистывая прошедшие впечатления, одним нажатием кнопки воскрешая формы и краски далекой страны, мы с легкой печалью оглядываемся назад. Там, вдалеке, остались ароматы восточного базара, гортанное звучание речи, смесь племен, красок и звуков. Израиль разноцветен, как человечество, вышедшее на одну площадь. Зарисовки не претендуют на многое и подобны фотографиям на память.

1. Тель-Авив, Яффа

Город, по ступеням сбегающий к морю,Яффа фыркает кошкой.Выгибающая спину арка времен Рамзесане более чем декорация к Торе.Муэдзин соревнуется сам с собою,в заунывной мелодии ломтик дыникачается в небе лодкой.Рыба, не ставшая селедкойв бочке, пахнет свежею солью.И проплывает вдоль набережной,фрегатом с поднятыми парусами,время, отражающее себя в людях,тысячекратно повторенное эхом,время с головой, отрубленною на блюде,время плача и смеха.

2. Эйлат

Павлиньи перья пальмы пахнут морем,шуршит песок, и шишка-стволгустеет африканскою смолою.Гортанный говор и журчанье струек,курортный гомон полон поцелуев.Морская рябь пестра – многоязычнаплывет толпа, надутая величьем,сквозь шопинг, словно парусник по водам.Лишь кошка независимо и дико,бредет на стыке вечности и мига,походкою пружинящей и гордой,являя миру полную свободу.

3. Рош-ха-Никра

Электричество делает путешествие безопасным.Море в скалах безнадежно устало рокочет,наверное, хочет рассказать бесконечно малымсмертным о черепахах, тяжело роняющих яйца в почву,о снах летучих мышей, в пеленках перепончатых крыльев.Я говорю «ау» тысячекратному эху,Пенелопа в мобильник роняет минуты смеха.В точке пересечения трех континентов,Европа впадает в Азию, Африка дышит хамсином.Еврейская радуга собрала в фокусе человечество,сама не признавшись в этом,на качелях Бога взлетая, между величием и бессильем.

4. Иерусалим

Кошки ходят неслышно, и птицы поют о своем.Им шабат – не шабат, первый день и седьмой равноценны.Эти плоские крыши настроят живые антенны,а горбатые крыши две свечки зажгут за столом.Гость незваный и званый пленится субботним теплом,будет время неспешно бежать голубым ручейкоми вливаться в Кедрон смоляной и густеющей пеной.Гость незваный и званый, пора собирать чемодан,первый день предъявляет сурово свои полномочья,начиная движение с ночи, зеленым росткомрасцветает душа, начиная движение с ночи.

5. Иерусалим

Гефсиманского сада оливы попятились вспятьи живут за решеткой, по мелочи распродаваяостролистую зелень за шекель, а благодать —приживалкой в углу, словно нищий в холодном трамвае.Крепко заперто место последней молитвы Христа,монастырь стережет, огрызаясь, как злая собака.Что ты ищешь здесь, путник? Поделена и залитакровью, потом, слезами земля. Ожидается драказа надгробье, за ломтик луны и за тень от креста,в первый день, в день шестой и в седьмой, ожидается драка.

6. Минск

Сердцевина у яблока, семечко, центр Земли —этот вздыбленный город, торгующий духом и телом.Этот Ноев ковчег, покоривший иные пределы,всеземной караван, утонувший в пустынной дали.Дни, мелькая пылинками, в камни столетья вросли,на фундаменте древнем возведены новые стены,терпко пахнет базаром, возможно, грядут перемены.Вереница народов вернулась на круги свои.И в автобусной пробке въезжает в Иерусалимдолгожданный Спаситель, давно ожидаемый всеми.Чуть потрепаны джинсы, кроссовки в пыли,молчаливый подросток, чей клоунский рыжий париквеселит даже кошек и, в общем, совсем не по теме,он в Шагаловском небе беспечно и юно парит.

«Я сбиваюсь со счета…»

Единственный член Союза белорусских писателей Григорий Релес, всю жизнь писавший на идише, просил своих гостей: «Друзья, а теперь давайте поговорим немножко на идише».

Из воспоминаний
Я сбиваюсь со счета,суббота —не время для плача.Нет следовна камнях,и грошовая сдачазаменила наследство.Горят мои детские книжки,говорите аф идиш…Как пес-полукровка,я не помню родни.Костью в горле застрялислова, и неловкоцарапают память они.«Маме-лошн» не знает меня,но, в наследство вступая,шевелю непослушно губами:«Прости и прими…»