Шрифт:
— Читайте, пожалуйста!..
«Весь букет пятерками пестреет, — Счастье обещают мне цветы. Только верить в это я не смею, — Счастья нет, когда далеко ты», —негромко, отделяя каждое слово, закончил Буранов.
— Как они к вам попали? — чуть слышно, прерывистым голосом спросила Оля.
— Нашелся ваш брат.
— Где он?! Что с ним?!
— Он погиб. Погиб в бою, как герой…
— Где, когда?!
В лице у нее не было ни кровинки, глаза блестели. Александр Александрович невольно потянулся за стаканом, чтобы налить воды.
— Не надо… Говорите!..
— Погиб он в бухте Тихой, — и Буранов подробно рассказал, как все произошло.
— Виктор Шорохов переслал мне записную книжку, мы ее прочитали, ну, и, как видите, удалось выяснить, кто этот неизвестный погибший моряк. Останки его похоронены там же, у моря, на высокой скале.
Ольге было и больно, и радостно. С новой силой нахлынула притупившаяся боль о пропавшем брате, но теперь уже кончилась гнетущая безвестность. Федор найден. Он погиб, его нет. Однако известна его могила, на ней стоит памятник. И все это сделал Виктор, ее Виктор, ее…
И Оле так захотелось увидеть и эту бухту Тихую, на берегах которой погиб ее брат, и обелиск на могиле, и Виктора, поговорить с ним, поделиться всем, что накопилось на сердце.
— Можно туда съездить?
Буранов подумал, прикинул в уме, когда примерно будет закончено обследование бухты, и ответил.
— Можно. Туда ходит автобус. Дня через три-четыре съездим. Я зайду за вами. Хорошо?
— Хорошо!..
На море опускалась ночь. Потемнела вода в бухте, стали расплываться, пропали во мраке скалы. Потухла полоска заката за вершинами гор, зажигались первые звезды, их становилось больше и больше, и вскоре все небо заискрилось холодным сверкающим светом, а бухта казалась случайно упавшим вниз клочком неба. Тишина стояла вокруг такая, что, казалось, было слышно, как звезды шепчутся с морем.
В поселке строителей, соперничая со звездами, горели редкие фонари, — они не рассеивали темноту; неподалеку, около палаток, трепетало пламя костра, там собрались моряки. Это уже стало традицией — после рабочего дня собираться у костра. Ярко горят просмоленные обломки, подобранные матросами на берегу, огонь от них голубовато-желтый, словно знойное марево южных морей, и, кажется, пронизан отблеском неведомых приключений. Невольно моряки начинают вспоминать о прошлом — а у кого из них в прошлом не было приключений?!
Больше всех рассказывал Иван Матвеевич Довбыш. За долгие годы службы он много видел, а еще больше слышал. И неторопливо, словно тщательно подгоняя слово к слову, мешая русскую и украинскую речь, он вспоминал события, отдаленные иногда многими годами, но оставшиеся для него яркими навсегда.
Шорохов любил слушать мичмана, но сегодня он лежал, подперев голову руками, на нагретой солнцем скале в стороне ото всех. Вот так же несколько дней назад тени скрывали скалы, блестели звезды в темной воде… Все было так же, но тогда рядом с ним сидел Бондарук. И перед Шороховым ясно встал весь облик друга, как будто бы он снова находился здесь, рядом. Вот его худощавое, тронутое веснушками и едва заметными оспинками лицо, русые, почти совсем белые волосы с непокорной прядью, всегда падающей на лоб… Даже звонкий голос его услышал Шорохов так ясно, что обернулся. Но он был один. Никогда больше не присядет с ним Василий Николаевич, не поделится своими мечтами, своими замыслами. Никогда… И Шорохов невольно взглянул туда, где нависала над входом в бухту скала. Там теперь три обелиска… Могилы трех моряков, совершивших подвиг при выполнении боевого задания. И пусть их гибель разделена большим промежутком времени — подвиг остается подвигом.
Почему все-таки взорвалась мина? Ведь старший техник-лейтенант был не новичок, он на несколько лет старше Шорохова, и все эти годы занимался обезвреживанием снарядов, артиллерийских и пехотных мин. Значит, там был такой «сюрприз», что даже он не смог разгадать.
А если его вообще нельзя разгадать?
«Не может быть! — Шорохов, оттолкнувшись руками от скалы, вскочил на ноги. — Не может быть!.. „Сюрприз“ нужно разгадать!»
Он решительно застегнул пуговицы кителя, но тут же в душу закралось сомнение:
«Ты разгадаешь?.. — казалось спрашивал какой-то внутренний голос. — Ведь Бондарук насколько опытнее тебя и то не смог…»
«Ну и что ж, что не смог! — спорил сам с собой Шорохов. — Значит, что-то не предусмотрел».
«Ведь сказали же, что командование смогло бы разрешить разоружение мины только капитану третьего ранга Рыбакову, только ему», — снова подсказал внутренний голос.
«Но ведь и Рыбаков когда-то брался за первую мину! — опять подумал про себя Шорохов. — И тогда он знал о ней в сотни раз меньше, чем знаю о минах я. Причем, Бондарук не предполагал, на каком приборе его ожидает „сюрприз“, а я это теперь знаю… Ведь именно о „сюрпризе“ он хотел предупредить, крикнув свое последнее „Здесь!..“ Я докажу, что мину необходимо разоружить, и я ее разоружу… Разоружу!..» — уверенно подумал Шорохов.