«Основного он не понимает, — подумал Рыбаков, — что если бы даже и не были допущены эти ошибки, все равно советский народ победить нельзя…».

Вошел Бондарук.

— Командование разрешило обезвредить мину, — сказал он. — Сейчас ее вытащат на полигон (так моряки между собой называли трехугольный лоскуток галечного пляжа между скалами). Потом начну ее разряжать.

— Не боитесь?

Бондарук помолчал.

— Как вам сказать… Боюсь, конечно. Ведь мне все время приходится иметь дело со снарядами да с артиллерийскими минами. С ними тоже опасно, но легче. А тут… Черт его знает, что там конструктором накручено. Попытаюсь разгадать… — и Бондарук встал со стула. Рыбаков тоже приподнялся на локте.

— Хотелось бы самому… — сказал он.

— Может быть, это и к лучшему, что вы заболели. Ведь когда-нибудь надо и нам учиться, — улыбнулся Бондарук. — Вот сейчас самый подходящий момент.

— Ну, счастливо тебе! — подал руку Рыбаков.

— Спасибо!

Старший техник-лейтенант ушел, а Рыбаков снова взялся за книгу, пытаясь углубиться в рассуждения битого генерала. Но сосредоточиться не удавалось, в голове все время вертелась мысль: «Как-то там?»

— Эх, не вовремя этот аппендицит…

Вдруг здание вздрогнуло, со звоном вылетело верхнее стекло в окне, и тяжелый грохот повис над бухтой. Даже не почувствовав боли, Рыбаков вскочил с кровати и подошел к окну. Но отсюда была видна лишь серая скала, угол соседнего дома и голубое безоблачное небо.

В палату вбежала врач.

— Больной, почему вы встали? Немедленно в постель!

— Что там случилось?

— Ложитесь в постель! — снова приказала врач. — Я сейчас выясню и все вам расскажу.

— Взорвалась мина в бухте, — сказала она, возвращаясь через несколько минут.

— Все благополучно?

— По-видимому, да. Только один наш рабочий взрывной волной сброшен с лесов, к счастью, невысоко и отделайся легкими ушибами.

Вскоре к Рыбакову пришли Шорохов и Довбыш.

— Взорвалась, бисова душа! — в сердцах сказал Довбыш, едва переступив порог.

Шорохов рассказал обо всем подробно. Мину остропили, немного приподняли, подтянув к понтону, катер отбуксировал ее на мелководье, а когда начали ее вытаскивать на берег — взорвалась.

— Может быть, она ударилась обо что-нибудь? — спросил Рыбаков.

— Нет. Грунт там — песок с мелкой галькой.

— А зачеканили вы хорошо?

— Да вы, Алексей Петрович, не доверяете мне, чи що? — развел руками мичман. — И чеку вставил, и стопорное кольцо ввернул.

— Возможно, там был вторичный гидростатический взрыватель? — высказал догадку Шорохов.

— Возможно, — согласился Рыбаков. — Иногда они применяли их. Такую мину можно разряжать только под водой…

Пришел Бондарук, уже доложивший обо всем командованию.

— Этот взрыв немало убытку нанес, — сказал он. — На стройке упала только что возведенная стена цеха, да и у нас, на катере, гребной вал погнуло, водолазный бот скулу проломил, ударившись о камень, ну и еще, — криво улыбнулся он, — у Кузьмина кастрюля с борщом опрокинулась.

Вечером в бухту Тихую приехал заместитель начальника политотдела капитан второго ранга Крестич.

— Да у вас тут, как в прифронтовой полосе, — сказал он, выходя из машины.

Действительно, поселок выглядел по-фронтовому: в большинстве окон стекла выбиты, а те, что остались, заклеены крест-накрест бумажными полосами.

Вечером в палате, где лежал Рыбаков, собралось совещание. Кроме офицеров, на нем присутствовал и начальник стройки. Капитан второго ранга Крестич передал приказ командования: закончить в самый кратчайший срок обследование бухты. Рыбакову он предложил на время лечения выехать в город, но тот отказался.

— Если сам ничего делать не смогу, так хоть посоветую, — сказал он.

Решили также при обнаружении мин, во избежание несчастных случаев, приостанавливать работы на стройке.

— Хорошо бы и людей отводить в укрытие, — сказал Крестич.

— Мы их будем вывозить на ремонт шоссе, — заверил начальник стройки. — Все равно когда-то это делать надо.

Утром водолазы снова начали обследование бухты.

— Не бухта, а целый кроссворд, — рассказывал Бондарук капитану второго ранга. — Для чего немцы заминировали ее? Ведь знали же, что в бухту крупные суда войти не могут, а катера и рыбацкие сейнеры на них не подорвутся: магнитное поле у них слабое.

— От гула моторов катера акустический прибор может сработать, — вмешался в разговор Обуховский.

— Все равно — поставили бы одну, ну, две мины. Для такой бухточки за глаза хватит.

— Их пока только три…

— Еще будут! — убежденно сказал Бондарук.

— Возможно, хотели преградить доступ к рудам? — заметил Крестин.

— Может быть. Но мне кажется, здесь еще что-то есть!

— Разгадаем! — заверил Довбыш.

— Может быть, и разгадывать нечего, — сказал Обуховский. — Ведь они уничтожали все, что можно уничтожить, минировали все, что можно заминировать. Недаром же сложена пословица: убийство, воровство — фашистское ремесло. Да и мин, пожалуй, здесь больше нет — вон какой клочок остался…