— Это ерунда! Главное, чтобы ты согласился. Расследование затянется надолго, уж поверь моему опыту. Но мы во что бы то ни стало должны довести дело до суда… Я на тебя рассчитываю… но опять-таки при условии, если ты не против.

— Все ждут виновника торжества, — прохрипел, заглядывая в дверь, какой-то глубокий старик, и хозяин дома поспешно поднялся.

— Уже пора резать торт?

— Еще нет, но ведь без тебя…

— Сейчас идем.

Судя по оживлению, царившему в гостиной, веселье было в разгаре. Комната, служившая буфетной, была переполнена, гости, сначала державшиеся несколько натянуто, теперь чувствовали себя более раскованно, на лицах играли улыбки. Раздались отдельные хлопки.

— Ждем речи, ждем речи! — нестройным хором потребовали подвыпившие гости.

Балестрини увидел Ренату и Вивиану — они беседовали в уголке, у открытой двери на балкон. Поискав взглядом Витторио Де Леонибуса, он почувствовал, как кто-то коснулся его руки. Это был Джиджи Якопетти, рядом с ним стоял адвокат Вальери. Пристально глядя на Балестрини, Якопетти спросил:

— Куда это ты запропастился?

— Выходил поговорить по телефону. Приветствую вас, дорогой адвокат.

— Добрый вечер, Балестрини. Как поживаете?

— Неважно.

Они пошутили по поводу ораторских способностей виновника торжества. Начав с извинений «за несколько хриплый из-за разыгравшейся простуды голос», прокурор принялся разглагольствовать о том, что из-за пошатнувшегося здоровья ему, возможно, раньше времени придется подать в отставку; в ответ раздался хор огорченных голосов, не допускающих такой возможности. Тут из бутылок с шампанским с треском вылетели пробки, и раздались аплодисменты.

— Вот уже двадцать лет я слушаю его жалобы, а он все живехонек, — заметил изысканно одетый господин с бородкой, обращаясь к своей соседке, и с усмешкой посмотрел на троих судейских, ожидая одобрения, которого, однако, не последовало. Только адвокат Вальери чуть смущенно улыбнулся. Он напоминал одного из персонажей Мордилло [14] , хотя и не выглядел столь комично.

Возможность поговорить представилась только около одиннадцати, когда дуэт пожилых гитаристов во фраках начал развлекать присутствующих традиционными народными римскими мелодиями, а официанты стали разносить прохладительные напитки.

— Послушай, извини, мне нужно тебя кое о чем спросить, — сказал Балестрини, увлекая коллегу в сумрачный уголок большого балкона. Де Леонибус уже подвыпил и поэтому был как никогда любвеобилен. Он попытался обнять Балестрини, а когда это не удалось, крепко взял его под руку.

— Ну, конечно. Слушаю тебя.

Балестрини почувствовал, что, только сразу все выложив, он сумеет скрыть свое возрастающее замешательство. Он решил принять шутливый тон.

— Шеф попросил меня заняться делом Буонафортуны, поскольку ты, видите ли, пожелал умыть руки. Ну ты настоящий Иуда! Хоть предупредил бы меня заранее, тогда и я сумел бы отвертеться.

Де Леонибус попался на удочку и заговорщически толкнул его локтем.

— Значит, ты согласился? Ну что ж, тем хуже для тебя. Что до меня, то я не желаю даже слышать об этом деле. Никто не имеет права заставить меня заниматься им насильно.

— Ну, это ты уж слишком. Да и чего ты, в сущности, так боишься?

Витторио Де Леонибус ростом был под два метра и весил соответственно. Он по-медвежьи сжал Балестрини, но на лице у него появилось настороженное выражение.

— Слушай, Андреа, внимательно. Еще раз повторяю: никто не имеет права заставить меня заниматься этим делом насильно.

Необходимость продолжать дипломатическую игру явно отпадала. Балестрини посмотрел на приятеля, не пытаясь скрыть охватившего его замешательства.

— Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь? В конце концов, кто они такие? Кто такой этот Буонафортуна?

— Думаю, он из «красных бригад», а остальное меня не интересует. Косой он, кривой, любит ли компот, избегает ли женщин — не желаю ничего о нем знать! Ты слышал, что они говорят? Все их идейные вожди за решеткой, но рядовые бойцы на свободе. Идеологически они, может, и не очень-то на высоте, зато стрелять умеют. Но, послушай, ведь нам-то с тобой все это прекрасно известно, и, по-моему, просто идиотизм повторять одно и то же…

— А по-моему, нет. Ведь я согласился вести расследование. И поверь мне, я не такой уж смельчак. Не отрицаю, некоторый риск, возможно, и есть. Мы-то знаем, что они за люди, и мы…

— Вот и молодец, — прервал его, саркастически усмехаясь, Де Леонибус. — Я рад, что ты, раз уж ввязался в такое дело, сознаешь… хотя бы отчасти, чем это грозит. Во всяком случае, ты волен поступать, как хочешь. А у меня на этот счет вполне определенное мнение. Когда я получил диплом, я выбирал между частной адвокатской практикой, службой в нотариальной конторе и прокуратурой. И то, что я стал помощником прокурора, — простая игра случая. Один бог знает, чего мне иногда стоит выполнять свой долг так, чтобы, уходя с работы домой, чувствовать удовлетворение. Один бог знает… Но, черт возьми, я вовсе не давал обета. Ведь никто никогда не предупреждал, что меня смогут пристрелить, когда я сажусь в машину, или хотя бы что мне придется жить в постоянном страхе за себя и своих близких. Может, я, по твоим словам, и преувеличиваю, но мне наплевать и на долг судебных органов, и на «бригадиста» Буонафортуну, и на господина прокурора, на все и вся, если это угрожает моему спокойствию, а главное — моей безопасности.