— Он был совершенно прав.

— Конечно, я знаю.

— Да нет, доктор. Дело в том, что его телефонные разговоры слушали другие уши, не только наши.

— А… Вы можете узнать, кто его подслушивает?

— Наверно, надо выяснить…

— Да, кстати… Полковник в курсе того, как идет расследование?

— Ему известно, что этим делом занимаюсь я.

— Да, но…

— Он не интересовался деталями, — ответил капитан, обнажив зубы в клоунской улыбке.

«Мы с ним похожи на любовников, наставляющих рога своим законным половинам», — с досадой подумал Балестрини. Начальник следственного отдела наверняка почти ничего не знал о всей этой истории, а Де Дженнаро не проявлял никакого желания информировать его о каждом шаге в ходе расследования. Прокурору, возможно, было известно и того меньше. Да ведь и пытаться докладывать ему — пустое дело: даже если он не болен или не занят своими представительскими обязанностями, отнимавшими у него те редкие дни, когда он ненадолго появлялся на работе, он все равно почти не слушал, о чем ему докладывали.

— Ну как там с Буонафортуной? — каждый раз спрашивал он, о чем бы ни заходил разговор — о задержании Баллони или о невиданно сильном ливне в прошлом июне. Казалось, он был просто одержим делом члена «красных бригад». Во время одной из демонстраций с требованием освобождения Буонафортуны произошла перестрелка с полицией и несколько человек было ранено. «Вот видишь, Балестри, люди думают, будто мы решили засадить его, обвиняя в преступлении, которого он не совершал. Будто мы воспользовались тем, что у него нет алиби. И впрямь расследование его дела здорово затянулось…»

— Придется поговорить с прокурором, — пробормотал Балестрини, поглаживая свой тяжелый, округлый подбородок. («У тебя все лицо под ртом», — подшучивала над ним Вивиана.) Капитан промолчал, но Балестрини показалось, что он смотрит на него как-то многозначительно, словно еще чего-то ждет.

— Хорошо… Ну, а мы с вами тем временем будем не спеша продолжать работу… — добавил следователь.

— Вот это я и хотел знать.

— М-м. Будем надеяться, что теперь прокурор…

— А он сегодня здесь? Я на днях слышал, что он нездоров.

— Как раз сегодня, после обеда, вышел на работу. Надеюсь, на этот раз мне удастся его убедить, что речь идет о серьезном деле. Мы задержали мальчишку с таким запасом тротила, которого хватило бы, чтобы взорвать весь Палаццаччо [20] . И почти уверены, что взрывчатку дал ему этот подозрительный лавочник. Жена же лавочника, как вы докладываете, сестра Паскуалетти. Теперь я вспоминаю эту фамилию. К сожалению, у меня плохая память на имена, но в пору скандала между СИДом и генеральным штабом я сотни раз встречал фамилию Паскуалетти в газетах. Если бы нам только удалось выяснить, кто такой «лейтенант», с которым Паскуалетти беседовал по телефону… В самом деле, какой «лейтенант»? Тут что-то не так. По голосу я дал бы ему лет пятьдесят-шестьдесят. И хотя записанный телефонный разговор очень короток, по тону, каким неизвестный говорит с бывшим агентом СИДа, можно наверняка сделать вывод, что «лейтенант» занимает куда более высокое положение, чем Паскуалетти.

— Половая тряпка! — воскликнул Де Дженнаро, вдруг крайне оживившись.

— Что?

— Я хотел сказать, что «лейтенант» говорил со своим собеседником так, словно вытирал об него ноги.

— Да, пожалуй.

— Знаете, о чем я подумал, доктор? Очень может быть, что «лейтенант» — просто кличка. Все равно как «шеф» или «агент 007». Если же нет, то, возможно, этот неизвестный когда-то действительно служил в чине лейтенанта. И тогда Паскуалетти называет его лейтенантом, потому что был с ним знаком в те времена. А главное, в голосе «лейтенанта» действительно есть что-то военное. Я говорю так, доктор, потому что кое-что смыслю в военной службе, — закончил с улыбкой Де Дженнаро. В ответ Балестрини тоже улыбнулся, но еле заметно — его начало раздражать, что собеседник непрерывно употребляет обращение «доктор». Но как раз это-то и помогло ему кое-что вспомнить.

— Однажды, когда я был еще мальчишкой, отец взял меня с собой в одну поездку. Во время остановки в Виареджо он вдруг вспомнил, что его бывший сержант оттуда родом. Весь вечер мы разыскивали его по всему городу. Людей с такой фамилией было несколько десятков. Короче говоря, на следующее утро мы отправились к еще одному человеку с такой фамилией — торговцу овощами. Они с отцом тотчас узнали друг друга, обнялись и, конечно, предались военным воспоминаниям. Ну так вот: больше всего меня удивило, что отец называл этого огромного толстяка Тонино, а уже начавший седеть Тонино обращался к моему отцу «синьор лейтенант». Понимаете, что я хочу сказать?

— Да, но, пожалуй, это было бы слишком просто. Во всяком случае, узнать о военном прошлом Паскуалетти труда не составит, и мы проверим, кто были его командиры.

— Скажите, пожалуйста… — начал Балестрини, снимая очки и потирая веки. Его не удивило, что капитан так внимательно его разглядывает. Опять-таки Вивиана как-то заметила: «Когда ты снимаешь очки, у тебя совсем другое лицо».

— Как вы считаете, эта ниточка, которая пока что оборвалась… — он указал на выключенный магнитофон, — оборвалась на голосе «лейтенанта», куда она нас может привести?

Он понял, что капитан ждал этого вопроса.

— В штаб-квартиру заговора.

Щекотливый вопрос? А почему бы, в сущности, его не задать? И он спросил очень осторожно, почти участливо:

— Правого или левого?

Капитан задумался, но Балестрини видел, что он был готов ответить и на это, а его долгое размышление предусмотрено разработанным заранее сценарием.

— Пожалуй, еще рано утверждать что-либо с полной определенностью, — проговорил наконец Де Дженнаро. В этот момент зазвонил телефон.