Шрифт:
– Дык вон уж, - в очередной раз 'дыкнула' старушка, - почитай что и пришли.
Обитала бабушка в подвальном помещении, с окнами на уровне мостовой. Два окна - две комнаты, с удобствами во дворе. В окнах свет не горел, наверное, спит уже постоялец.
Оказалось, что где-то колобродит, и дверь в квартиру была нараспашку, хорошо, чужой кто не влез. Хозяйка запричитала, заохала, мол, зря товарищ милиционер шел, теперь неизвестно, сколько ждать, пока этот бандит вернется.
– Что ж, посидим, торопиться нам некуда, все равно на ночном патрулировании, - приврал я, располагаясь у стола и закидывая ногу на ногу.
– А может, картошечки на конопляном маслице пожарить, а? Это я мигом, на керогазе-то.
– А что ж, не откажусь.
– И наливочки, не побрезгуете?
Бабуля извлекал из какой-то схронки початую бутылку с жидкостью темно-вишневого цвета, заткнутую бумажной пробкой. Откупорив ее, я понюхал содержимое и удовлетворенно кивнул: мол, сгодится.
– Только немного, а то я на дежурстве.
– Дык сами и наливайте, товарищ милиционер, сколько требуется. Наливайте, а я вот уже картошечку почищу и поставлю готовиться.
Минут через двадцать передо мной на столе стояла небольших размеров сковорода, наполненная жареной на постном масле картошкой. А рядом - краюха ноздреватого хлеба. Ну и стопка с наливочкой для аперитива. Ух, давненько я так не сиживал!
– А сами-то что?
– Я ужо потрапезничала, вы кушайте, кушайте... Чичас, глядишь, и этот злыдень заявится. Вы уж спуску-то ему не давайте, пригрозите каторгой.
– Нет у нас в советском государстве каторги, Клавдия Васильевна.
– А чиво ж есть-то?
– Ну, тюрьма, лагеря, этого хватает...
– Ну вот лагерем и пригрозите, может, за ум возьмется.... Молочка али чайку? Этот-то обормот пришел тут как-то пьяный, сунул мне коробку чаю, я ее и спрятала. Мало ли, когда еще пригодится.
– Приворовывает, значит, ваш постоялец?
– Э-э, того не ведаю, может, и купил, - заюлила старушка.
– Ладно, давайте чаю... и капельку молока туда плесните. По-английски чай попьем.
– Ну, не знаю уж, по-аглицки или как, а только как скажете - так оно и будет.
От стола я отвалился, словно насосавшийся крови комар. Хорошо-то как, и совсем не хочется думать о плохом. Сейчас бы еще покемарить часик-другой.
Хозяйка, видно, уловила мой осоловелый взгляд.
– Вы ежели вздремнуть пожелаете - то можете в той комнате прилечь, - предложила бабуля.
– А Васька придет, так сразу его и споймаете.
– Ладно, будем считать, что это засада, - согласился я.
– Только сапоги скину, а спать буду в форме.
– Это уж как хотите, дело хозяйское.
Постель, конечно, не моя кроватка из будущего, но уж всяко лучше нар. Сунув револьвер под подушку, я повернулся на правый бок и тут же отрубился.
Глава V
Постоялец не появился и утром. Бабушка меня не будила, так что сам я продрал глаза лишь в половине восьмого. Сев на кровати, сладко потянулся, морщась от лучика утреннего солнца, пробивавшегося в этот полуподвал. Происшедшее накануне казалось мне случившимся словно и не со мной.
– Ой, как на Ваську-то похож! Вчера в потемках и не разглядела толком, а чичас прямо одно лицо! Только побриться - и не отличишь.
Бабуля замерла в дверном проеме с видавшим виды полотенцем в руках, взирая на меня с нескрываемым интересом. Понятно, не в плотском плане, наверняка климакс ее уже навестил, причем давненько. Интерес как раз был вызван схожестью, на взгляд Старовойтовой, между мною и ее постояльцем.
– Что, серьезно так похож?
– Вот те хрест!
– мелко перекрестилась старушка.
– А есть его фото?
Спросил я неспроста, потому как в моей голове зародилась вполне очевидная мыслишка.
– Ежели только он, паршивец, документ дома оставил, - сказала бабка, делая ударение в слове 'документ' на второй слог.
– Чичас гляну.
Она принялась рыться в тумбочке, и спустя несколько секунд извлекла на свет божий удостоверение личности, принадлежащее некоему Василию Матвеевичу Яхонтову, родившемуся в 1908 году в Змиеве Змиевского уезда Харьковской губернии.
– Паспорта у него не было?