Страут не спеша потопал направо, вверх по Алеутской. Перевалив горб, вышел на Светланскую и свернул на Суйфунскую. Владивосток — город удивительный! Вот эти улицы хотя бы — все они названы по именам кораблей. Чем-то город похож на Гонконг и Сан-Франциско. Те же бесконечные подъемы и спуски, дома на уступах, экзотическая смесь культур и стилей. Тут одновременно звонят колокола православной церкви, католической кирхи и буддистского дацана. А в порту… Страут обернулся к Золотому Рогу. Отсюда, с крутого подъема улицы, видно было плоховато, но можно угадать толчею из яхт, джонок и катеров. В один ряд выстроились сизые корабли Океанской охраны и развалистые грузовые катамараны, взбивает воду в пыль огромный балкер на воздушной подушке, окропляя щеголеватый клипер, распустивший невесомую гору парусов.

За гладкой зеленью Золотого Рога топорщил кварталы полуостров Чуркина. К нему через бухту тянулись два моста — Струнный и Адмиральский.

Полюбовавшись пейзажами, Страут пошагал к зданию, на дверях которого висела солидная вывеска: «Управление Океанской охраны». Алексей каждый свой отпуск проводил на море, только не на пляжах и курортах. Он пас китов. Лучшего для себя способа отдохнуть и зарядиться энергией Страут пока не находил.

Внезапно в порту завыли сирены — на одном корабле, на десяти, на всех. Рев поднялся ужасающий и заполошный. Страут обернулся в тревоге — что могло приключиться? — и увидел нечто совершенно невероятное. За полуостровом в небе висел огромный шар. Он тускло отсвечивал выпуклыми боками, усыпанными вздутиями и пазами. Шар приближался.

Страут сразу узнал себумский крейсер — доброфлотовская кристаллозапись все же пробилась в эфир, хоть и однажды. Там показывали такой же, висевший в небе Варианы. Съемка была плохая, сделанная наспех, фокус прыгал — то вверх скакнет, на шар, извергающий радужные струи, то вниз, где клубились плазменные взрывы. Но то, что он видел в хронике издалека, никак не увязывалось с тем, на что устремлены были его глаза сейчас и здесь. Вариана — это понятно, но как бедствие войны может задеть его Землю?!

Над домами просвистели два истребителя-космоатмосферника. Сперва Алексей загордился, но очень скоро его ура-патриотический позыв сравнялся с нулем и даже ушел в минус. Истребители сближались с крейсером, они становились все меньше и меньше, пока вовсе не затерялись на сегментированном фоне. Земная мошкара на теле инопланетного динозавра…

Оба истребителя выстрелили по нарушителю, два огонечка блеснули и погасли. Следом вспыхнули оба космоатмосферника, растаяв в небе сизыми дымками. А крейсер, видимо, решил наказать хомо за строптивое поведение — разверз хляби небесного огня и прошелся вдоль полуострова излучателями антиматерии. Яркость бледно-лилового пламени и температура были так велики, что листья на деревьях по всей Суйфунской пожухли, а опаленные волосы затрещали. Страут упал, откатываясь за парапет террасы и гадая, сколько ему перепало рентген. Тугой волной налетел ветер, пышущий жаром, как из топки, донося чудовищный грохот.

Убийственное сияние аннигиляции погасло, и Страут на секундочку выглянул из-за парапета.

Дома, парки, улицы, мосты сдуло в первый же момент, и аннигиляторы крейсера взялись разрывать земную кору. Грунт, скалы, глина — все раскалялось докрасна, дожелта, добела. Смертоносная лава текла по развороченным улицам, огненными реками впадая в Золотой Рог. Громовое шипение глохло в тучах грязного пара. Продемонстрировав силу, крейсер открыл огонь по кораблям в порту. Потоки плазмы пробивали палубы, разламывали суда пополам или сжигали лишь носовые части. Корабли подбрасывало, они плавно валились на борт, показывая мокрые днища, и переворачивались. А себумы не успокаивались, они будто играли — пробивали судам дно, и тогда вверх били гейзеры мутной воды, выдавливаемые тонущими корпусами.

Колоссальный шар проплыл над городом. Переваливая сопку Орлиное гнездо, задел по пути энергоантенну и решетчатые мачты синоптических конденсаторов, но не обратил на это внимания.

Зависнув над макушкой сопки, крейсер стал медленно вращаться, потом выпустил струю плазмы, и та прочертила по городу широкую окружность, огненную борозду, пережигая все подряд — жилой комплекс, эстакаду, старинный ГУМ, дом Морского собрания. Удовлетворившись нанесенным ущербом, себумы двинулись дальше. Но не вернулись мир и покой.

Страут приподнялся над парапетом и долго глядел на полуостров Чуркина, затянутый дымами то черного, то синего, то красного цвета — там, где искусственно порожденная лава еще не остыла. Грохот стих, зато прорезалось множество иных шумов — крики, сирены, гул пожаров, скрежет рушившихся конструкций.

Страут медленно провел ладонью по бровям, волоски которых обгорели и оплавились. В нем не было страха, не было ненависти. Алексей испытывал чувство непомерного унижения и полнейшей беспомощности, такой, что хотелось пасть на колени и выть.

— Ну, погодите, — проговорил он, разжимая сцепленные зубы, — ну, погодите…

Потом махнул рукой и побрел вниз, к порту. Там столько беды стряслось, что его руки будут нелишними…

За иллюминатором синела полоса калифорнийского берега, изредка застилаемая редкими белесыми облачками. А внизу, словно просыпанные семечки подсолнуха, плыли кашалоты. На юг.

Форрестол Кейн, единственный пассажир в этом отсеке ульдера, летел в одном направлении с китами. Настроение у него было мерзопакостное. Уволить! Его!