Шрифт:
— И как теперь жить?
— Так и будем прятаться? Словно крысы…
— Уходить надо отсюда!
— Куда?!
— Не знаю я! Но оставаться тут нельзя! Микропогодные станции больше не работают, со дня на день снег пойдет, и завалит все на восемь месяцев!
— Вот-вот… А у нас ни запасов, ни генераторов, ничего! Как греться столько времени?
— А питаться чем? Вода тут чистейшая, согласен, ею хорошо запивать… ну, хотя бы кашу!
— Вопрос — из чего эту кашу варить?
— То-то и оно…
Амад, правда, не зацикливался на проблемах. Война не убавила его любопытства и интереса к жизни. Он без устали вертел головой во все стороны, испытывая необычные ощущения. Весь ворох прежних, наивно-романтических представлений о Тибете, где были перемешаны ламы и яки, тантры и мантры, цзамба и Шамбала — был развеян, вытеснен из сознания реалом. Сказочным реалом… Убогие европейцы искали в Гималаях откровений и чудес — то ли по дурацкой христианской привычке, то ли из невежества — и не осознавали красот и прелестей, данных им в ощущениях. Вот этот дзонг, или гомпа — как его правильно будет назвать? — эти высоченные горы вокруг, упрямые кустики белого рододендрона, цеплявшегося за хилый проблеск почвы, — вот они, чудеса явленные!
Амад вздохнул, вбирая сладковатую гарь кизяка — единственного местного топлива, и дымки курительных палочек. Сверху, с навесной галереи, наплывал монашеский рык — «трава» читали молитвы нарочито низкими голосами, срываясь в хриплый рев, нараспев и с расстановкой.
— Воздух! — отчаянный крик Милко перебил молитвы.
Поднялся крик, люди заметались по двору, ища укрытия, а Амад взлетел на верхнюю галерею. С запада приближались ракетные катера себумов. Было их штук двести. Выстроившись тремя клиньями, обтекаемые веретенца катеров буравили разреженный воздух, протыкая его зелеными спицами лазерных лучей. Вспыхнул и загорелся краулер с регенерационными блоками, занялся другой. Обвалилась угловая башня монастыря.
Тоска и ярость смешались у Амада в душе. И сюда добрались!
Катера бесшумно пролетели над гомпой, уносясь к Заскару, и тут…
Над дальним хребтом вдруг вздыбился колоссальный диск, темный снизу, позолоченный сверху солнцем. Но это не был корабль себумов — на борту диска блестели земные буквы и эмблема Доброфлота — пятиконечная звезда.
Ракетные катера резко затормозили, закладывая крутые виражи, но веер бледно-лиловых лучей догнал их. Огненные клубки посыпались с неба на безжизненную и безрадостную равнину. Минуты не прошло, а уже все ракетные катера выпали в осадок.
— Ур-ра-а! Виват, Доброфлот! — заголосили во дворе.
Исполинский диск величаво проплыл над Рингдомом. На планетарники себумов он походил только размерами. Планетарные крейсера были плоскими, с толстой кромкой, а земной корабль представлялся двояковыпуклым, с острым краем.
— Здорово! — завопил Милко, появляясь рядом с Амадом. — Ну, теперь наши покажут чужим!
Гупта, не находя слов для выражения, только кивал головой, глазами провожая диск. Никогда бы раньше не поверил, что будет так радоваться космическому кораблю…
Заревели трубы-радонги, завыли раковины, зарокотали барабаны — начался нечаянный праздник, счастливая энергия требовала выхода.
— Нам наверх, — сказал незаметно подошедший Намгьял и повел компанию на галерею, опоясывавшую двор. — А вот и хозяин!
Кланяясь и складывая перед собой ладони, Амад двинулся навстречу маленькому человечку с лысым черепом и сморщенным личиком, одетому в желтый халат и красную гребнистую шапку секты Сакьяпа. Это был высокопреподобный верховный лама Нюима Норбу, настоятель монастыря Рингдом.
Обменявшись любезностями, хозяин и гости направились в трапезную. От ее каменных, грубо побеленных стен несло холодом, и верховный велел внести бронзовые грелки с горящими угольями и благовонной можжевеловой хвоей. Трапезная была наскоро убрана — с продымленных балок потолка свисали полотнища священных бурханов, золоченое изображение Будды в глубокой нише было наряжено в «парадное» облачение из индийской парчи, а семь курительных палочек перед ним завивали пахучие колечки дыма. На резных столиках подали угощение — сырые яйца и кислое молоко, рис, приправленный шафраном и кардамоном, картофель с маринованными овощами, ростки гороха маш и целебный горный лук. По европейским понятиям это и не еда даже, а так, легкая закуска. Было и что выпить — чанг в конических медных сосудах с серебряной чеканкой и настоянная на змейках водка в бамбуковой бутылочке, подогретая и готовая к употреблению.
— Выпьем за Доброфлот! — предложил Намгьял, и все поддержали его.
Водку Амад не пил, но попробовать чанга не отказался. И не прогадал. Чанг — это тибетское пиво, очень питательное, по вкусу напоминающее апельсиновый сок, а по цвету — кефир. Чанг веселит, но не вызывает похмелья, и Амад смело подставил свою пхорпа — небольшую деревянную чашечку — под пенную струю. После второй он «захорошел» и даже решил попробовать знаменитый тибетский чай, тот самый, что приправляют молоком, горстью слегка поджаренной ячменной муки, солью и оранжевым буйволиным маслом. Не так уж и плохо, решил Амад, отведав яство. По цвету — действительно чай, а по вкусу… Суп. Болтушка. Главное, греет кровь и придает сил.