Пока все шло хорошо. Удручала только скверная погода. Ветер достиг такой силы, что по земле стало трудно передвигаться. О полетах и думать было нечего…

Зато наземным войскам разбушевавшаяся стихия помогла. Напор ветра взломал молодой лед на Сиваше, вздыбил волны и погнал их на восток, все более оголяя вязкие сивашские берега. Уровень воды быстро падал.

7 ноября мне удалось на попутном грузовике добраться до Владимировки, где находился штаб 52-й дивизии Германовича. Здесь я узнал о решении Фрунзе форсировать Гнилое море вброд. Невольно подивился смелости и оригинальности его замысла: Врангель ждет нас только с фронта, а мы ударим по нему и с тыла…

Один из бойцов показал мне вехи, обозначающие проходы через Сиваш. Они начинались у нашего оголенного берега и шли в направлении Литовского полуострова.

7 ноября 1920 года. Третья годовщина Октября. Я был на одном из митингов. Люди стояли под холодным дождем в рваных шинелях и ватниках, в разбитых сапогах и ботинках, даже в лаптях. Выступающие говорили просто и кратко, потрясая винтовкой в воздухе:

— Даешь Крым!

— Подбросим огоньку там, на Литовском! В честь рабоче-крестьянской революции!

Потом такие же бодрые разговоры пришлось слышать у полевых кухонь:

— Кидай в котел всю крупу! Вари кулеш на славу! Последний, горяченький…

Вскоре старшины раздали патроны и гранаты. Последовала команда: «Всем спать. В ночь выступаем».

…И час настал. Ночь выдалась темная, пропитанная липким холодным туманом. Красноармейцы осторожно стали спускаться с берега вниз: впереди проводники, за ними разведчики, саперы с ножницами, пулеметчики. Глухо зачавкала под ногами илистая топь. Один за другим люди исчезали в темноте. Скоро ледяная вода станет им по грудь, а они будут идти и идти, пока не выберутся на другой берег и начнут с врагом последний жестокий бой.

Кто поможет этим героям в трудный час, как не мы, летчики?! Надо ехать встречать своих. Наши удары по белякам с воздуха будут лучшей поддержкой бойцам на том берегу Сиваша. Только бы погода стала хоть немного получше.

Кони мчались во весь опор, а ездовые все подхлестывали их, не обращая внимания на темень и ухабы. Они торопились за снарядами. И вдруг подводы, словно по команде, остановились. Сразу стало тихо.

— Смотрите… — прошептал мне повозочный, показывая назад.

Я оглянулся. Там, в стороне, где находился Литовский полуостров, землю обшаривали длинные белые руки прожекторов. Чуть поодаль выбросил яркие лучи и Турецкий вал. Засверкали вспышки орудийных выстрелов, а через некоторое время ветер донес гул канонады.

— Эх, поляжет там наших! — с горечью сказал ездовой.

Передняя подвода рванулась вперед. За ней — все остальные. Снова началась бешеная гонка: те, кто ушел на другой берег Сиваша, ждали снарядов.

Потом мне подробно рассказали о том, как ударные штурмовые батальоны коммунистов внезапно начали бой на той стороне. Гранатами они рвали проволоку. Штыками выковыривали беляков из окопов. И захватили плацдарм. За ними пошли тысячи бойцов 15-й, 52-й дивизий и двух бригад 51-й. В лобовую атаку Турецкого вала поднялись сибиряки и уральцы Блюхера. Их осыпали снарядами с моря и суши. Из каждых десяти атакующих падало на землю убитыми или ранеными не менее шести. Взять вал пока не удавалось. Но никто не отходил ни на шаг. Фрунзе был в первых рядах сражающихся.

До Аскании-Нова я добрался утром. Сразу пошел к коменданту — позвонить в Чаплинку, узнать о положении под Перекопом. Но стоявшая здесь часть накануне ночью ушла к перешейку, сняв телефонную линию. Плохо будет нам без связи…

Вечером подъехал наш обоз. Вслед за единственным грузовым автомобилем волы тянули арбы с разобранными самолетами, горючим и запасными частями, вооружением и продовольствием. По обеим сторонам обоза двигались летчики и мотористы. Двое суток тащились они по грязи, промокшие, усталые, то и дело вытаскивая застрявшие повозки.

Когда обоз добрался до аэродрома, никто из людей не пошел в помещение отдохнуть и согреться. Сразу же приступили к сборке машин.

И у нас пример мужества, выносливости показывали коммунисты: Кожевников, Шульговский, Матвеенко, Гегеев, Фисенко, Спиваков, Туркин, Ильинский и другие. Они работали на самых трудных участках. Когда все выдохлись и некоторые уже не могли стоять на ногах, Скаубит объявил перерыв. Люди сбились в кучу, кто закурил папиросу, кто как сел, так тут же задремал. Комиссар Кожевников сказал:

— Ничего, ребята, что праздник революции в дороге встретили. Давайте сейчас вспомним, как устанавливалась Советская наша власть. Кто находился в Питере тогда?

Оказалось, что в штурме Зимнего участвовало несколько человек — Костя Ильинский, мотористы Туркин и Фисенко.

— Такое не забывается, — первым отозвался Фиселко. — Когда захватили царский дворец и заставили юнкеров поднять руки, разошлись по комнатам посмотреть… Чего там только не было: картины, вещи, часы. Один из матросов крикнул: «Братки, осторожней! Не побейте чего-либо. Теперь все это наше, народное!» Верно сказал. Раз Советская власть наша, то все, что с ней связано, — тоже наше: богатство и бедность, беды и радости. Вот и сейчас: нам тяжело потому, что ей тяжко. А прикончим барона — всем легче станет…