Шрифт:
– Ункас здесь, — послышался мягкий молодой голос. — Кто упомянул об Ункасе?
Белый охотник поспешно вынул свой нож из ножен и невольно потянулся за винтовкой. Чингачгук же, заслышав голос, даже не повернул голову.
В следующее мгновение показался молодой индеец; беззвучными шагами он проскользнул между двумя друзьями и сел на берегу быстрого потока. Ни одним звуком не выразил индеец-отец своего удивления. В течение многих минут не слышалось ни вопросов, ни ответов; каждый, казалось, ждал удобного мгновения, чтобы прервать молчание, не высказав любопытства, свойственного только женщинам, или нетерпения.
Белый охотник, очевидно подражая обычаям краснокожих, выпустил из рук винтовку и тоже сосредоточенно молчал.
Наконец Чингачгук медленно перевел взгляд на лицо своего сына и спросил:
– Не осмелились ли макуасы оставить следы своих мокасин в этих лесах?
– Я шел по отпечаткам их ног, — ответил молодой индеец, — и узнал, что число их равняется количеству пальцев на моих обеих руках. Но ведь они трусы и прячутся в засадах.
– Мошенники залегли в чаще и ждут удобной минуты, чтобы добыть скальпы и ограбить кого-нибудь, — сказал Соколиный Глаз. — Этот француз Монкальм, конечно, послал своих шпионов в лагерь англичан и во что бы то ни стало узнает, по какой дороге движутся наши.
– Довольно, — сказал старший индеец, взглянув в сторону заходящего солнца. — Мы прогоним их из леса, как оленей... Соколиный Глаз, закусим сегодня, а завтра покажем макуасам, что мы не трусливые женщины.
– Я согласен. Но для того чтобы разбить ирокезов, прежде всего нужно отыскать, где прячутся эти хитрые плуты, а чтобы поесть, нужно найти дичину... Да вот она тут как тут! Посмотри-ка, вон самый крупный олень, какого я встречал в течение нынешнего лета! Видишь, он бродит внизу в кустах? Послушай, Ункас, — продолжал разведчик, понизив свой голос до шепота и смеясь беззвучным смехом человека, привыкшего к осторожности, — я готов прозакладывать три совка пороха против одного фунта табаку, что попаду ему между глаз, и ближе к правому, чем к левому.
– Не может быть! — ответил молодой индеец и с юношеской пылкостью вскочил с места. — Ведь над кустами видны только его рога, даже только их кончики.
– О, мальчик, — усмехнувшись, сказал Соколиный Глаз, — неужели ты думаешь, что, видя часть животного, охотник не в силах сказать, где должно быть все его тело?
Он прицелился и уже собирался показать свое искусство, которым так гордился, как вдруг Чингачгук ударил рукой по его винтовке и сказал:
– Ты, верно, хочешь сразиться с макуасами, Соколиный Глаз?
– Эти индейцы точно чутьем узнают, что кроется в чаще, — произнес охотник, опуская ружье и поворачиваясь к Чингачгуку, как бы признавая свою ошибку. — Ну что делать! Предоставляю тебе, Ункас, убить оленя стрелой, не то, пожалуй, мы действительно свалим животное для этих воров-ирокезов...
Чингачгук одобрил предложение белого, выразительно указав рукой в сторону оленя. Ункас, осторожно пригибаясь к земле, стал подходить к оленю. Когда молодой могикан очутился всего в нескольких ярдах [8] от кустов и зарослей трав, он бесшумно приложил к тетиве стрелу. Рога шевельнулись; казалось, их обладатель почувствовал в воздухе близость опасности. Еще секунда, и тетива зазвенела. Стрела блеснула в воздухе. Раненое животное выскочило из ветвей и нагнуло голову, грозя нанести удар скрытому врагу. Ункас ловко отшатнулся от взбешенного оленя и быстро пронзил его шею ножом. Олень прыгнул к берегу реки и упал, окрашивая своей кровью воду.
8
Ярд—мера длины, равная 0,91 метра.
– Дело сделано с ловкостью индейца, — сказал Соколиный Глаз, беззвучно смеясь. — Приятно смотреть на эту картину! Но все же стрела хороша лишь на близком расстоянии, и в помощь ей нужен нож.
– Га! — произнес его собеседник и быстро повернулся, точно собака, почуявшая дичь.
– Клянусь богом, кажется, сюда идет целое стадо, — заметил Соколиный Глаз, и его глаза заблестели. — Если олени подойдут на расстояние ружейного выстрела, я все-таки пущу в них пулю-другую, хотя бы весь союз шести племен услышал грохот ружья. Что ты слышишь, Чингачгук? Для моего слуха лесные чащи молчат.
– Вблизи только один олень, да и тот убит, — сказал индеец и наклонился так низко, что его ухо почти прикоснулось к земле. — Но я слышу звуки шагов.
– Может быть, волки гнали этого оленя и теперь бегут по его следам?
– Нет. Приближаются кони белых, — ответил Чингачгук, горделиво выпрямился и принял прежнюю позу. — Соколиный Глаз, это твои братья. Поговори с ними.
– Хорошо. Я обращусь к ним с такой английской речью, что самому английскому королю не было бы стыдно ответить мне, — сказал охотник на том языке, чистотой которого хвалился. — Но я ничего не вижу и не слышу: ни шагов животных, ни топота человеческих ног... Ага! Вот треск сухого хвороста! Теперь и я слышу, как зашелестели кусты. Да, да, шум шагов! Я его принял за отголосок рева водопадов. Но вот и люди. Боже, спаси их от ирокезов!
Глава IV
Едва разведчик замолчал, как показался первый всадник небольшого отряда.
Через полянку бежала одна из тех извилистых тропинок, которые протаптывают олени на своем пути к водопою; она упиралась в речку подле того места, где отдыхали белый охотник и его краснокожие товарищи. По тропинке медленно двигались путешественники, появление которых в глубине этих непроходимых лесов казалось весьма странным. Соколиный Глаз сделал навстречу им несколько шагов.