На сцену поднялся директор института, Муромский Михаил Васильевич. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, пятьдесят пять. Его густые волосы давно сменили свой цвет на серебристо-белый. Некогда зоркие глаза сейчас проницательно смотрели на каждого сидящего в зале сквозь хрупкие стеклышки очков. Сперва он, а затем и множество других начальников, заместителей, заведующих и прочих руководителей, принялись поздравлять поступивших. Среди преподавательского состава я заметила одного забавного старичка с тростью. При ходьбе он чуть прихрамывал на левую ногу. Багаж собственного жизненного опыта был для него чересчур тяжел, а потому он постоянно стремился поведать о нем кому-либо. Теперь старичок нашел парочку жертв, несмышлёных первокурсников, и с глазами влюбленного нищего рассказывал им нечто. Бедные студенты, не зная, как вести себя, ограничивались кивками и улыбками.

Примерно через час я поняла, что не слышу ни слова и бессмысленно смотрю на блестящий капюшон девушки, сидящей впереди меня. Казалось, поток желающих высказаться сегодня не иссякнет. От происходящего на сцене я довольно быстро утомилась и подумала о том, что неплохо бы выйти на воздух. Может, удастся хоть немного скоротать время. Я собиралась встать, но почувствовала легкий толчок в плечо и обернулась.

"...Все самое лучшее случается неожиданно", - кажется, это сказал Маркес. Однажды мне пришлось раз и навсегда поверить в эти слова как в молитву. Так уж сложилось, что многое, чем я дорожу, появилось в моей жизни волею случая. Например, все близкие друзья сами находили меня, не давая мне ни малейшей попытки к бегству.

Вот и сейчас, обернувшись, я поняла, что передо мной еще один подарок судьбы. Сзади сидела девушка, по выражению лица которой сразу видно, - это типичная милая зануда. К слову, я обожаю зануд. Они всегда немного оторваны от этого мира, и потому с ними так легко. С обычными, нормальными людьми я никогда не могла почувствовать свободу.

У моей собеседницы были каштановые волосы с медным отливом. Она улыбалась, и в ее серых глазах плескались утренние воды моря.

– Заколебали!
– приглушенно воскликнула девушка. По залу уже давно ходил шепоток пришедших, все устали и не могли дождаться окончания церемонии.

– Да уж, - улыбнувшись, я кивнула, не зная, что еще сказать. Но прелесть милых зануд как раз в том, что они и без меня прекрасно могли находить тему для разговора.

– Ты на сайт не можешь залезть расписание глянуть? Вроде уже вывесили, - попросила девушка, и я поняла, что она все еще относится к той малочисленной группе молодежи, которая не обзавелась мобильным интернетом. Я нашла расписание и протянула телефон девушке со словами:

– Изучай, а мне надо выйти.

Так как абсолютно никому не было до этого дела, я незаметно покинула актовый зал. Коридор к этому моменту уже опустел, и непривычная тишина заполнила кирпичные своды института.

***

Я не спеша шла в левое крыло корпуса. В конце виднелся светлый холл с просторным входом, и чьи-то смеющиеся голоса доносились оттуда. Приблизившись, я заглянула внутрь и увидела, что из холла вели три двери. Так, отсюда можно было попасть в библиотеку, читальный зал и, видимо, одну из лекционных аудиторий. У стены в ряд были расставлены стулья. А посреди холла красовалась скульптура в виде молодого человека с кипой книг на одной руке и устремленным вперед взором. "Памятник студенту", - подумала я, вспомнив рассказы бабушки. Признаться, мне он представлялся несколько иначе.

Рядом с памятником крутилось двое парней. Один из них был мне незнаком. Второго, высокого и светловолосого, я узнала сразу. Это мой старый приятель Максим Давыдов, живший практически на соседней улице. Я помню, как вместе с ним и другими детьми мы поначалу играли в песочнице, потом гоняли в футбол и лапту. А одним летом, как-то вдруг, к нам с подругами пришли не мальчишки, а взрослые парни, да и мы перестали носить скромные косы. Тогда казалось, будто все повзрослели в один день... Но эта теплая дворовая компания через какое-то время распалась. Кто-то уехал из города, кто-то нашел новых друзей. Толком и не вспомнить, как вышло, что мы с Максимом продолжали поддерживать дружескую связь. Видимо, в какой-то момент мы оба были одиноки, и это нечаянно сблизило нас.

В этом году Максим перешел на четвертый курс медицинского института. Узнав, что я все-таки решилась поступать в медицинский, он закидал меня во Вконтакте кучей электронных пособий по анатомии, гистологии и множеству других незнакомых наук, сдобрив все комментариями и наставлениями. Видимо, роль воспитателя ему пришлась по душе, и я не смела возражать. Лишь хохотала перед монитором, скачивая обучающие книжечки.

Сейчас Максим подкладывал на голову памятнику что-то, похожее на небольшую горелку. Как он закрепил ее там, оставалось загадкой, однако пламя, вырывавшееся из затылка окаменевшего студента, выглядело впечатляюще. Мне вдруг стало страшно. Воображение мигом нарисовало картину, в которой горелка падала на пол, и начинался грандиозный пожар. Но парни хохотали от души и нисколько не волновались о последствиях. Дружок Давыдова достал из портфеля листок с заранее напечатанным текстом и ловко прицепил его к руке памятника. Когда он отошел, я смогла разглядеть следующие слова: "Оставь надежду всяк сюда входящий". Неизвестно, что еще учудили эти двое, если бы рядом со мной вдруг не раздалось чье-то вежливое, но довольно громкое покашливание. Парни мигом перестали веселиться и повернулись на голос. Я сама вздрогнула от неожиданности и, взглянув в сторону, поняла, что рядом стоит мужчина лет сорока пяти, который вполне мог оказаться преподавателем. По его губам блуждала печальная усмешка, а за каждой тонкой морщиной, резавшей смуглое лицо, притаилась история.

– Господин Герострат и сеньор Данте, - произнес он, глядя на эту парочку. Его сравнение показалось мне забавным, хоть обстановка вовсе не располагала к веселью. Попасть в неловкую ситуацию в первый же день учебы далеко не самая лучшая перспектива.

Парень, что прицепил надпись, бросился к памятнику, кое-как потушил горелку и смял листок. Оба переглянулись, не зная, что делать дальше.

– Никак не могу понять, кто же вы, - тут мужчина обратился ко мне, и усталая вечность посмотрела на меня со дна его глаз.