– Где он?!
– рявкнул Борис, окинув взглядом лавку. Его кулаки упирались в отполированное дерево прилавка, а сам он нависал надо мной, точно скала. Мне стало страшно от одного его вида. Казалось, стоит произнести неверное слово, и он размажет меня по стенке.

– В чем дело?
– холодно спросил Освальд Павлович, появляясь из дверей жилой комнаты.

– Ты еще спрашиваешь, чертов старик?!
– взревел Борис.
– Зачем ты поджег мою кофейню?

Это обвинение испугало меня, и я отодвинулась подальше от Бориса. Выходит, запах гари не почудился мне, когда я шла к лавке, и пожар в самом деле был! А Освальд Павлович, конечно же, знал об этом, ведь после заявления сына о пожаре он не выглядел удивленным.

– К сожалению, эта восхитительная мысль пришла в голову кому-то еще, и мне жаль, что я не принимал участие в действе, - хохотнул Освальд Павлович, не выказывая никакого сочувствия сыну.
– Ведь я бы с удовольствием погрел свои старые кости у этой полыхающей харчевни!

– Думаешь, я тебе поверю?
– воскликнул Артемьев.
– Черт побери, я просто приехал в этот город, а ты уже все испортил! Имей в виду, я написал заявление в полицию, и главный подозреваемый в поджоге - ты!

– Для начала попроси шайку обезьян, которую ты нанял, проверить проводку в здании, - посоветовал Освальд Павлович, которому было наплевать на эти обвинения.
– Обычно перед строительством так делают все, у кого в голове находится хоть капля здравого смысла.

– Эксперт установил, что кто-то разлил керосин и поджег все специально!
– возразил Артемьев.

– Вероятно, ты осточертел кому-то еще больше, чем мне, что удивительно, - заметил Креза.
– Надеюсь, теперь ты соберешь свои вещички и начнешь продавать хот-доги в другом месте.

Борис засмеялся, постепенно возвращая былое самообладание.

– Черта с два!
– прохрипел он с дьявольской усмешкой.
– Не я начал эту войну. Хочешь посмотреть, кто кого? Ты увидишь. Ты все увидишь сам.

Борис, полагая, что не достаточно напугал меня, ударил по прилавку снова, так что металлические скобки витрин задребезжали. Затем он развернулся и стал уходить.

– Я не поджигал твою кофейню, мальчик, - в след ему сказал Креза. Голос его звучал тихо и твердо.
– Всю жизнь ты вечно приносил несчастья тем, кто был рядом. А теперь, похоже, начал приносить и самому себе.

Артемьев ни разу не остановился, но мне показалось, что его плечи вздрогнули, словно фраза больно ударила его меж лопаток. Как только фигура Бориса скрылась из виду, я облегченно выдохнула.

– Ну, ну, чего ты испугалась, - Креза дружественно похлопал меня по плечу.
– Не обращай внимания на этого пустобреха. В следующий раз я не позволю ему даже зайти сюда.

– Да что между вами случилось?
– воскликнула я, и Освальд Павлович понял, что я зла. Я и в самом деле злилась. Скандалы всегда пугали меня, а противостояние этих двух людей заставило сердце бешено колотиться в груди.

– Это важно?
– пробормотал Креза.

– Конечно, важно!
– сказала я.
– Вы же убить друг друга готовы!

Эта злоба и ненависть, что стояли между отцом и сыном, были незнакомы мне, и я силилась понять, где их истоки. Освальд Павлович пригладил редкие седые волосы на голове и окинул взглядом свою лавку. Похоже, представил, что было бы, сгори вместо кофейни его "Саламандра".

– Ты же знаешь, что я не имею отношения к поджогу, - произнес старик. Конечно, мне бы и в голову не пришло обвинять его в этом.

– Когда вы об этом узнали?
– спросила я.

– Ночью, - ответил Креза.
– Пожарная машина приезжала с сиреной, я проснулся и услышал, какая там заваруха.

Я присела за прилавком и задумалась. Борис сказал, что это поджег. Но кому потребовалось совершать такое? Хотя, кто знает, может, подставить как раз пытались Освальда Павловича. Ведь первым, на кого Артемьев подумал, был его отец. Все же, это нешуточное дело, и придется ждать разбирательств. Да и сам Борис вряд ли будет сидеть на месте, наблюдая, как его кофейня в упадничестве, а мы процветаем.

– Нужно быть осторожными, - проговорила я, и Освальд Павлович закивал.

– Ты тоже думаешь, что он будет мстить?
– усмехнулся старик.

– Судя по тому, как он ворвался сюда сейчас, безусловно, - кивнула я.
– Его можно понять, он винит вас во всех своих бедах.

– Винить он должен только самого себя, - проговорил Освальд Павлович, и его фигура замерла у большого окна.
– Я надеялся на него. А он меня бросил...

– Что, если у него были на то причины?
– предположила я.
– В конце концов, прошло уже так много лет. Вы же можете забыть обо всем этом.

– Нет, не могу!
– воскликнул хозяин лавки.
– И ему не нужно мое прощение.