Я никогда раньше не ощущала музыку настолько глубоко и искренне, что это причиняло боль. Всё моё тело болело, но это была хорошая боль. Как будто что-то тёмное вырвалось из моей груди и отошло в сторону. Это не было идеальным песнопением, я слышала, как некоторые фальшивят. Но это не имело значения. Пони были не идеальны. И на эти несколько мгновений, в Эквестрии стало на одну прекрасную вещь больше.

Наконец, мне пришлось уйти. Возможно когда-нибудь я смогу остаться и дослушать, но прямо сейчас у меня не было сил оставаться тут дольше. Впервые на моей памяти я чувствовала себя… хорошо. Интересно, Биг Макинтош и Мэрипони чувствовали то же самое? Неужели все пони чувствовали себя так, пока всё не пошло наперекосяк? Я не обманывала себя, я понимала, что в этом не было никакой великой магии. Когда они закончат петь, Пустошь останется такой же Пустошью. Хуффингтон будет всё также зловеще виднеться на северо-западе. Небеса будут также затянуты облаками.

Но по крайней мере дождь закончится.

Чтобы не лезть на рожон и успокоить нервы, я обошла территорию еще раз. Но когда несколько гадких радигаторов в поисках обеда подобрались ко мне слишком близко, мой дробовик уложил их прежде, чем они подошли на расстояние укуса. Я приложила копыта к запертому ящику с патронами, но лишь чтобы сломать свою последнюю заколку. Не желая потерять что-то потенциально полезное, я решила тащить весь найденный тяжелый скарб, пока не найду другую заколку. Я также прослушала голозапись, найденную в музее.

«Я делаю эту запись в юридических целях. Пока я не получу официальный запрос от обеих кобыл Министерства Военных Технологий и Министерства Тайных Наук в письменной форме, я не передам нашу минералогическую коллекцию в Ваш офис. Мне не волнует, сколько раз Вы апеллировали к мобилизации во имя войны, мисс Эбени. Музей не филиал министерств, и история нашей коллекции началась задолго до войны. Экспонаты не под Вашей юрисдикцией. Многие предметы уникальны. Так что, пожалуйста, прекратите посылать запросы на получение вещей из коллекции, или я вынуждена буду обратиться к высшим инстанциям. Куратор Баттеркап,» — Закончила кобыла довольно чопорно.

Для кого-то этого оказалось недостаточно. Музей был атакован и, учитывая, что он был по-прежнему запечатан, когда я наткнулась на него, я могла лишь предположить, что нападение было в день, когда бомбы посыпались с… минуточку. Там же была куча гильз. Это означает пулемётный огонь. Но, однако, я не нашла ни одного автомата среди костей. Из этого следует, что нападавшие вышли из музея после того, как закончили с делами, оставив тела…

Кто бы ни напал на музей, у них, должно быть, было достаточно времени, чтобы войти и выйти прежде, чем посыпались бомбы. Если бы времени оставалось чуть больше, то изоляцию уже успели бы снять и заодно убрать тела, а если бы чуть меньше, то атакующих самих накрыло бы бомбёжкой. «И как нападавшим удалось бы выбраться в то время как музей был заблокирован?» Это не имеет значения. Я сомневаюсь, что сведения о перестрелке, которая произошла сколько-то-там-лет назад в музее, будут полезны.

Я была приятно удивлена, когда вернулась в Капеллу. Один из моих друзей появился во время моего отсутствия. О’кей, я не совсем уверена, что имела право называть её так, но теперь, когда я была сама по себе, я назову другом любого дружелюбного пони. Секаши сидела посреди почтового отделения, приводя в восторг аудиторию своей историей. По сравнению с допросом, который устроили мне в своё время Крестоносцы, она рассказывала гораздо изящнее и интереснее. Майина сидела рядом, видимо не зная, как справиться с вниманием нескольких жеребят, которые восхищались её полосками.

— И вот так первая зебра получила свои полоски, — закончила Секаши с широкой улыбкой. Она явно была в своей стихии. Когда зебра увидела меня, её взгляд просиял. Вернув внимание Крестоносцев, она сказала:

— Ах, дорогая Охранница вернулась. Пожалуйста, позвольте мне поговорить с ней, и когда я вернусь, я расскажу вам, почему пони раскрашены в столь разнообразные цвета.

Столь заманчивое предложение немного успокоило Крестоносцев, и они позволили ей пройти. Она повела носом по моей щеке, прежде чем мы вышли наружу.

— Секаши, я так рада тебя видеть. Где П-21 и Глори? Что…

Затем зебра повернулась и криво усмехнулась.

— Ах, да. Ты ведь глухая.

— К сожалению да. Но слух Майины со временем может восстановиться. Она молода, и я полна надежды, — сказала она подойдя к одному из домов и сев на крыльцо. Тучи над головой тихо роптали, напоминая мне о том, что отсутствие дождя, казалось, было скорее исключением, чем правилом в Хуффингтоне и побудило меня забраться к ней, под прикрытие козырька.

— Итак, я знаю, тебя гложет множество вопросов о друзьях.

— Что случилось? Где П-21 и Глори? — спросила я у зебры, активно жестикулируя.

— Ах, это была забавная история. Мы ехали по железной дороге в сторону города. Твоё нытье было столь впечатляющим, что заставило бы самых свирепых адских гончих съёжиться от ужаса. Тебе не нравилось сидеть без дела, и мы предложили тебе заглянуть в один из шаров. Но ты столкнулась с трудностями, насупившись и ругаясь, ты настаивала, что шар сломан. Потом была вспышка и тебя вырубило. Это было настоящим облегчением для остальных. Мы встретили коричневого единорога на путях. Радуясь минутке отдыха, я поставила тележку на тормоз. Мне показалось, что твой друг знал его. Они разговорились. Заспорили. Я могла видеть лишь слова коричневого единорога. Он попросил твоего друга сдать тебя. Он спросил у него, почему он путешествует с кобылой из твоего стойла. Он был… не добр.