Нина Георгиевна непонимающе смотрела на Клещина. Он, член ревкома, надеется, что враг спасет его. Тот самый, который убил его товарищей? Или она не верно поняла слова Клещина?

— Как же так? — недоумевающе спросила она. — Вы останетесь и…

— Господин Бирич клянется, что защитит меня от контриков, — Клещин понизил голос и тихо шепнул Нине Георгиевне: — Это единственная надежда остаться в живых. Кто меня вывезет сейчас, на чем? Да замолчите вы!

Последние слова Клещина относились к Биричу который в исступлении кричал:

— Клянусь, клянусь! — Нина Георгиевна подумала, что, пожалуй, это не так уж и глупо. Она решила вначале укрыть и его в яранге Ульвургына, но теперь отказалась от этой мысли. Это было и сложно и опасно. К тому же, судя по всему, у Клещина опасное ранение, и она не сможет там, в яранге, оказать ему помощь. Но вслух сказала:

— Вы уйдете со мной, Иван Васильевич. Мы сейчас уедем с поста, нарты ждут нас! — Нина Георгиевна лгала, чтобы ввести в заблуждение Бирича, и это понял Клещин. Он хорошо знал, что никаких нарт сейчас в Ново-Мариинске достать невозможно. Нет их и у Нины Георгиевны. Где, кстати, она сама нашла убежище? Раз она ему не сказала, значит ему и, не нужно знать. Он отрицательно покачал, головой:

— Нет, я остаюсь. Я ранен, вы понимаете?.. Уходите!

— Прощайте! — Нина Георгиевна коснулась рукой руки Клещина. — Прощайте, Иван Васильевич!

Потом бросила на Бирича полный ненависти взгляд:

— Если хоть один волос упадет с головы Клещина… Тогда вам не жить. Не я — так другие!..

— Я клянусь… — Нина Георгиевна уже не слушала, что дальше говорил Бирич. Она, прижав к себе связку ревкомовских бумаг, побежала к выходу…

Ново-Мариинск точно обезлюдел, вымер. Над ним летела пурга, крутилась между домов, наступала со всех сторон снеговыми волнами, которые все вышей выше поднимались у стен, закрывали маленькие оконца и двери.

Ни Нина Георгиевна, ни Клещин, вышедший за ней через десяток минут, никого не встретили на улице и никем не были замечены. Пурга оберегала их. Она старательно заметала их следы.

Бирич все еще продолжал стоять с поднятыми руками, хотя Клещина уже не было в дверях и давно затих шум его шагов. Павел Георгиевич совсем обессилел. Он все еще не верил, что остался жив, что ревкомовцы не убили его. Почему? Биричу это казалось настолько неестественным и нелепым, что он заподозрил ловушку. Наверно, ревкомовцы спрятались в коридоре, и, когда он выйдет, они выстрелят ему прямо в лицо.

Бирич с трудом заставил себя опустить руки. Его все же что-то толкнуло к двери, хотелось проверить, действительно ли ревкомовцы ушли, оставили его. Он сделал два шага и в изнеможении опустился на стул. Ноги не держали Павла Георгиевича. По его лицу лился холодный пот. Он навалился грудью на стол и несколько минут сидел неподвижно. Взгляд его блуждал по комнате, и ему казалось, что все он видит точно впервые и замечает то, на что обычно не обращал внимания.

Сначала он смотрел на тяжелый из темного металла чернильный прибор, залепленный пятнами чернил. У подставки для карандашей, сделанной в виде распускающейся лилии, была надломлена ножка. Скользнув взглядом по комнате, он задержался на открытом сейфе. Во многих местах снаружи коричневая краска потрескалась и отлетела. На толстой дверце с блестящей никелированной ручкой, с внутренней стороны, виднелась зеленовато-красная фабричная марка, обведенная тонкой золотистой рамкой. Павел Георгиевич хорошо разглядел средневековый, с множеством башен замок на вершине холма. Затем взгляд Бирича скользнул по пустым полкам сейфа. Совсем недавно там лежали так необходимые ему документы, но сейчас он почему-то даже не ощутил горечи, была Только усталость.

Павел Георгиевич, упершись руками в стол, поднялся, подошел к сейфу, закрыл скрипнувшую дверцу и повернул торчавший в замочной скважине ключ. На кольце висело еще несколько ключей. Их Бирич убрал в карман, машинально дернул за ручку, проверяя, закрыт ли сейф, и медленно направился из кабинета.

Он был потрясен не только появлением ревкомовцев, не только тем, что остался жив, но их необыкновенным спокойствием, уверенностью, с какой они забрали бумаги и сообщили ему, что Клещин остается в Ново-Мариинске и за его сохранность отвечает он, Бирич. «Да как они смеют! Какая наглость! Их сейчас же схватят и пристрелят, как собак, стоит только мне крикнуть», — думал Бирич, но знал, что он не только не крикнет, но и будет оберегать Клещина. Почему? В благодарность за то, что ревкомовцы его не убили? Чепуха. Он бы, не задумываясь, немедленно уничтожил Клещина, если бы не новая, все крепнущая мысль о том, что этого большевика он должен взять под свою защиту. И чтобы об этом знали все! «Черт его знает, как все обернется, — думал Бирич. — Американцы могут исчезнуть неожиданно, а из Петропавловска или Владивостока так же неожиданно появятся большевики. И если я им попадусь в руки? К стенке сразу поставят. А тут будет козырь». Павел Георгиевич все больше и больше приходил к убеждению, что именно так и надо поступить. К нему возвращалось хорошее настроение. Правда, жаль, что из-под носа унесли документы ревкома, но черт с ними. Теперь они исчезнут надолго.

Бирич выглянул из дверей. Перед ревкомом было пустынно. Пурга уже стихала. Облегченно переводя дыхание, Павел Георгиевич спустился с крыльца.

Он зашел к Треневу. Тот встретил его подобострастно, преувеличенно восторженно:

— Павел Георгиевич! Милости прошу! Вы-то уже на ногах. Не то что мы, лежебоки. Русская лень. Вы же для всех нас пример, пример трудолюбия. Как говорится, кто рано встает, тому и бог дает.

Тренев суетился, всячески стараясь угодить Биричу. Теперь, после уничтожения ревкома, начнется дележка пирога, и, чтобы его не обошли, чтобы и ему перепал кусок пожирнее, надо заручиться поддержкой Бирича, и Тренев говорил, говорил, усаживая гостя на табурет.

— На бога надейся, а сам не плошай, — ответил поговоркой Бирич.

Тренев насторожился. Как понять Павла Георгиевича? Что это — намек на что-то? Тренев стоял перед Биричем чуть склонившись. Жирные волосы свисали вдоль щек, делая лицо Тренева еще более продолговатым, узким. На нем были написаны и угодливость и хищность. «Жаден, ох как жаден», — с неприязнью думал Бирич. Тренев показал на меховую, с белой опушкой жилетку, которая была на нем:

— А я вот собрался к вам. Не будет ли каких советов. Жизнь требует…