Прислуга долго возилась с замками и цепочками, пока открыла дверь: хозяйка приказала строго охранять вход. В комнатах было тихо. Ласкар заглянул к Памеле. Она спала, не раздеваясь. Бедняжка! Он ти-хо подошел к ней и поправил подушку. Памела сразу открыла глаза и вскочила.

–  Ты?!

Она обняла его и успокоенно вздохнула.

–  Видишь, все благополучно, - сказал Ласкар.

–  А комиссия?

–  У нее нет оснований для недоверия.

–  Значит, Карел все им рассказывает и показывает?

Ласкар замялся.

–  Нет, не все, - признался он.
– Далеко не все.

Памела сказала с чувством:

–  Я очень боялась. Ведь если хоть один чужой узнает тайну обновления организмов, ее узнают и те, кому не положено знать.

–  Ты имеешь в виду Хеллера?

–  И его тоже. В первую очередь. Ты ничего не знаешь о нем?

–  Нет. Он даже не откликнулся на наше сообщение.

Памела задумалась, лицо ее стало озабоченным.

–  Хеллер еще покажет зубы, поверь мне, - сказала она.

–  Поздно, он вышел из игры.

–  Не думаю, - со скрытым значением отозвалась она.

–  Его друг пастор Ликор через свою газету сеет подозрения, он обвиняет нас в пристрастии к левым силам.

–  Вот видишь. Тут рука Хеллера.

–  Ядовитые зубы бессильны. Такой подъем, такая благожелательность!
– Ласкар был настроен очень благодушно.
– Даже наш премьер поздравил Карела и распорядился выставить охрану. Что может сделать Хеллер? Его роль сыграна, аплодисментов не последовало.

–  И все-таки… - Памеле очень хотелось, чтобы Ласкар сам не забывал об опасности и внушил чувство настороженности Карелу.

–  Я понимаю тебя, - согласился Ласкар.
– Брат не позволит застать себя врасплох.

Не зажигая света, они сидели в комнате, радостно взволнованные, счастливые оттого, что стали близкими, оценили друг друга и уже не мыслили себе, как это можно жить в разных мирах, если все их чувства и желания стали одинаковыми, и они находят особую прелесть не в том, чтобы раздувать огонь противоречии, а в том, чтобы уступать друг другу, проявлять терпимость и дружбу даже там, где их наклонности и характеры не совпадают. Памела думала обо всем этом с тихой радостью, считая, что счастьем своим она всецело обязана доброте и отзывчивости мужа. Ласкар размышлял о том же, по приходил к иному выводу. «Видно, - думал он, - для таких женщин, как Памела, истинное счастье становится возможным лишь после серьезных и тяжких испытаний, которые подносит нм жизнь». Как бы там ни было, но он считал себя одним из счастливейших людей на свете. Радость жизни, так долго ускользавшая от него, пришла в его дом, вошла в него. Любимая жена, успех в их совместной с Карелом работе, гуманнее которой нет ничего па свете, - ну что еще надо человеку?

Перед сном Памела включила радио. Хотелось знать, как о них говорят в мире. Наверное, и Ласкару будет приятно услышать.

Она не угадала. Музыка только заполняла паузы, все остальное время станции передавали известия из столицы Силурии. Мир, ошеломленный первым сообщением, требовал, жаждал этих новостей. Общим достоянием людей стали все подробности обследования лаборатории, история с Гешшонеком, очереди у входа в лабораторию. Передали интервью с Мануэлем Сантосом; затем очень занятный репортаж из дома старого огородника Монтекки, приемные дети которого воспользовались микрофоном главным образом для рекламы своей спаржи; говорили о близкой свадьбе Сарджи и Каролины.

Вдруг Памела вскочила и бросилась к приемнику. Начали передавать статью Ганса Хеллера из Урдона.

–  Сделай погромче, - попросил Ласкар.

У Памелы загорелись глаза. Как она ненавидела этот голос!

Хеллер пространно рассказывал об истории борьбы со старостью. Он отдал должное братьям Долли. Он не забыл упомянуть и о собственном вкладе в биологическую тайну. Словом, он был предельно объективен до тех пор, пока не дошел до причин неудачи в своей лаборатории. А дальше…

Ласкар вскочил и с горестью сказал:

–  И я считал его своим другом! Ханжа! Мерзкий плут, затесавшийся в науку.

Хеллер говорил:

«Вместе с моими сотрудниками я проделал, параллельно с силурийскими биологами, весь путь к тайне и дошел до порога познания жизни и смерти. Цель была близка. Она находилась рядом. Еще шаг, и мы могли бы достигнуть ее. Но в этот очень трудный, я бы сказал, поворотный момент в своей жизни, я остановился и прислушался к голосу совести и разума. Есть нечто большее для человека и христианина, нежели стремление к познанию природы и к личной славе. Речь идет о морали, о совести и вере. Я спросил себя, не является ли мой дерзкий путь в науке вызовом Богу, Деве Марии и устоям церкви, воспитавшей нас, католиков, в духе скромности, уважения к религии и почитания святых тайн? «Богу - богово». Слишком дерзким и сверхъестественным показалась мне попытка человека вторгнуться в область бытия, извечно принадлежащего Всевышнему. По своей ли совести или по наитию свыше, но я не мог этого сделать, не осквернив веры и почтения к церкви. Людям не дано замахиваться на святыню рождения и смерти, ибо там их ждет не радость, а погибель.

Пусть гордецы от науки назовут меня отступником, но я не позволил себе идти дальше по избранному пути. Я вовремя остановился. Достигнутого мной довольно для облегчения участи людей, чей жизненный путь подходит к предначертанному концу. Я всегда помогал и буду помогать им лечить болезни и недуги, пороки старости, но по соображениям христианской морали я не берусь за страшную для человечества попытку посягнуть на самые главные законы бытия, на жизнь и смерть,

Примяв такое решение, я почувствовал огромное облегчение.