Шрифт:
Так думал Кудрявый, пристально разглядывая Степку, пока тот топтался на месте. Наконец Сенька бросил окурок на землю, прижал сапогом и снова повторил:
— Ну, что будем делать? — и, не дождавшись от Степки ни слова, с угрозой в голосе сказал: — Мы еще встретимся! — резко повернулся и пошел в глиномеску. Как ненавидел его в тот момент Степка!
Любка отсидела десять суток карцера и вышла на работу.
Боясь Сеньки Кудрявого и лагерного начальства, которое могло бы их все- таки разлучить за связь, разбросав по разным лагпунктам, Степка и Любка стали при встречах осторожными, на людях виду не подавали, что знают друг друга, скрывали свои чувства, как могли, лишь бы дождаться конца срока и освободиться вместе.
После карцера Любка как-то присмирела, при встречах со Степкой была тиха и нежна, что-то в душе у нее происходило чисто женское, загадочное, недоступное для Степки... И от этого она все больше нравилась ему. Встречались они в одном отработанном забое, куда редко кто заходил. Обычно к Степке прибегала Машка Копейка и, получив от него утвердительный ответ, сообщала своей подруге.
В тот самый, казалось бы, счастливый для них день, часа за два до конца смены, они лежали в заброшенном забое на расстеленных на досках ватниках, тихо разговаривали, пока снова не наступало желание обниматься...
— Степушка,— шептала Любка,— а ты знаешь, что я от тебя заимела?
— Чего заимела?
— Чего, чего,— сердилась Любка,— не сифилис же! Ребенка, говорю, заимела...
Степка осыпал ее поцелуями, обещал написать письмо матери, так как она освобождается на два месяца раньше, чтоб не ждала его здесь, а сразу же ехала к ней, что живет он недалеко от Московского вокзала, да и что он ей говорит, она и сама знает город не хуже его. А когда и он приедет, то и на работу поступят вместе куда-нибудь на завод, она по женской какой профессии, а он — слесарем, не зря же учился в ремеслухе.
— А кого ты хочешь? — спрашивала вкрадчиво Любка.— Сына или дочку?
— Сы-ы-на-а,— тянул Степка,— только на тебя похожего, страсть, как хочу,— и снова целовал Любку.
— Да ладно,— довольная ответом, посмеивалась Любка,— будет тебе! Ты договорился со взрывником-то?
— А как же,— хвалился Степка,— вечером за него останусь, а он только со своей бригадой выйдет — и тут же с моей уйдет... свой парень! А ты?
— Машка тоже замену сделает, деваха битая, знает, что к чему...
Так разговаривали они вполголоса, решив остаться в шахте, а в двенадцать ночи выйти из рабочей зоны с чужими бригадами.
А в то время, пока Степка с Любкой целовались да миловались в забое, Сенька Кудрявый, только что распив с урками бутылку питьевого спирта в глиномеске, сел с одним из них играть в карты, как вдруг, запыхавшись, вбежал к ним Сенькии "шестерка", по кличке Барбос.
— Ну-у? — встал из-за стола Кудрявый.
— Они на северной стороне в забое ... я за лебедкой подъемной сижу, зекаю, идут... я — за ними,— скороговорил Барбос,— фраер-то все оглядывался, светил лампой назад...
— Пошли! — сказал уркам Кудрявый, бросив на стол карты.
Барбос, маленький худой парнишка с бесцветными глазами и одутловатым болезненным лицом, неоднократно битый работягами за воровство, часто сидевший в карцере за невыходы на работу, наконец-то пристроившийся шестеркой к Кудрявому, то есть исполнявший днем и ночью его приказы, сейчас шел впереди и показывал Сеньке и его дружкам дорогу.
Барбосом же пацана прозвал сам Сенька по такому случаю: однажды у одного Сенькиного дружка, болевшего туберкулезом, на легких открылась каверна, центральная же больница для зеков в городе была переполнена, и он лежал в лагерной больничке. Узнав о том, что от туберкулеза помогает собачий жир, Кудрявый каким-то образом достал годовалого щенка неопределенной породы и ночью, под большим секретом, чтобы не нагрянула вохра, зарезал его в глиномеске. Утром же, конечно, при содействии своих дружков, натопил несколько бутылок собачьего жира, а мясо сварил отдельно, перед этим заставив Барбоса тщательно промыть средний котел из-под глины.
Тогда Сенька уже добился черноволосой Нинки и, когда мясо сварилось, приказал Барбосу позвать ее вместе с подружками на спирт "под баранину".
Все уплетали мясо с аппетитом, особенно урки, чавкая и обсасывая пальцы. Пока это варево с жадностью поглощалось, Барбос, по приказанию Кудрявого, несколько раз вставал на корточки перед дверью и, заглядывая в глиномеску, тявкал, изображая собаку.
Нинку и ее подружек затошнило. Они догадались, что их накормили собачатиной, и повыскакивали из глиномески, зажав рты руками, чем вызвали огромное удовольствие урок, загоготавших им вслед. Больше всех ржал Кудрявый, держа в руке обглоданную собачью ляжку.
Лагерный воришка и шестерка получил от Кудрявого за эту собачью "работу" кусок "баранины" и кличку Барбос. Ему-то и поручил Кудрявый выследить, где встречаются Любка и Степка.
— Тише, здесь! — прошептал Барбос уркам и Кудрявому.
Они подошли к забою.
— Я первый,— остановил своих дружков Сенька,— вы потом,— и включил шахтерскую лампу.— Тебе тоже достанется,— оскалился Кудрявый, похлопав по плечу Барбоса,— я свистну! — И пригнувшись, осторожно полез в узкий проход забоя.