Машка Копейка сидела в будке у нормировщицы на главной штольне. Помня о Любкиной просьбе заменить ее в бригаде какой-нибудь женщиной из вечерней смены, чтобы остаться в шахте со Степкой, Машка, дождавшись знакомой бригадирши, их общей подружки, болтая с нормировщицей о раз­ных лагерных пустяках, вдруг увидела в окно проходивших мимо будки Сеньку с дружками. Машка, почувствовав недоброе, выскочила из будки и, крадучись, пошла следом за ними по главной штольне.

Осторожно прокравшись в глубь забоя, Сенька Кудрявый прислушался к легкому посапыванию...

"Здесь,— подумал злорадно Сенька,— спят, падлы!" — включил лампу и направил свет на спящих.

— Что надо? Что надо? — привстал первый Степка, заслонив глаза рукой от яркого света.

— Не тебя-я-я,— протянул Кудрявый,— ты нам и на х... не нужен! Вот она нужна!

Степка вскочил и отпрянул к стене забоя.

— А ну, сгинь отсюда! — провел лучом лампы за ним Кудрявый.— Да так, чтоб хвост трубой!

— Ты что, Степушка,— потянулась в темноте Любка,— побрызгаться захотел?

— Проснулась, сучка? — перевел луч лампы на Любку Кудрявый и под­скочил к ней.

— Убери лампу,— привстав, равнодушно сказала Любка, поправляя рукой растрепанные волосы.— Что ты, как сексот, выслеживаешь? Может, оперу донесешь?

— Ах ты, сучка! — взорвался Сенька и что есть силы ударил сапогом Любку в бок. Та от неожиданности охнула, схватилась руками за бок, хотела подняться, но взбесившийся Сенька не давал ей встать, бил попеременно то левой, то правой ногой, повторяя со злостью: — На, сука, на!

— Ой, сволочь! Ой, гад! — стонала Любка после каждого Сенькииого удара.

Опомнившись, Степка сначала хватал Кудрявого за руки, стараясь отта­щить его от Любки, но вдруг пронзившая его сознание мысль о том, что она беременна, заставила Степку с силой оттолкнуть от нее Кудрявого. Тот поле­тел с ног, мгновенно вскочил, матерно выругался и, нагнувшись, протянул руки к сапогу.

— Степ, берегись, нож! — простонала Любка.

Степка снова отпрянул к стене забоя. Кудрявый осветил Степку лампой, перешагнул Любку и пошел на него с ножом.

Любка схватила сзади Сеньку за ноги:

— Не трогай его, гад ползучий, не трогай! — умоляла она, ругаясь и плача.

Испугавшись ножа, Степка быстро присел на корточки, лихорадочно шаря руками вокруг себя, нащупал кусок породы и до боли сжал его в правой руке. Сенька оттолкнул от себя Любку и, повернувшись к ней, только и успел ска­зать: "Отстань, су..." Брошенный Степкой острый камень попал Кудрявому прямо в висок. Сенька, выронив нож, как-то неестественно схватился руками за голову, будто желая ее себе свернуть, припал на подкосившуюся правую ногу и рухнул рядом с Любкой.

— Вот зараза! Бежим, Степушка, бежим! — охая и причитая, поднялась она при помощи Степки. Еще больший испуг овладел ею, когда они попыта­лись растормошить Сеньку, голова которого от этого безжизненно заболталась из стороны в сторону.

— Уби-и-ил! — прошептала Любка и, уже боясь и волнуясь за Степку, схватила его крепче за руку.— Бежим, бежим! — тянула она Степку вниз, к проему забоя.— Да очнись же ты, Фитиль несчастный! Вот тебе и свободка! — злилась Любка.— Ну что ты идешь, как пыльным мешком трахнутый!

Степка, действительно, себя не помнил.

— Стой! — вдруг остановилась Любка. Она быстро взбежала к месту, где они лежали, сдернула с досок две телогрейки, подхватила Сенькин нож, ва­лявшийся у него в ногах, и так же поспешно спустилась обратно.

Степка сидел на куске породы и тяжело дышал.

— Пошли, пошли! — схватила Любка снова его за руку.

Внизу, метрах в ста от них, у проема забоя замелькали одна за другой несколько шахтерских ламп...

— Погаси лампу! — прошипела Любка, крепко сжав Степкину руку.

— Сенька-а-а! Кудря-я-вый! — крикнули снизу.

— Они-и! — чуть слышно сказала Любка, узнав по голосу Сенькиных дружков.

— Кто они? — смутно догадываясь, о чем говорит Любка, тихо спросил ее Степка.

— Не слышишь, что ли?

— Слышу.

— На, держи нож! Может, и отвалят...

— Жди! — возразил хмуро Степка, взяв нож.— Ты что, их не знаешь, гадов?

— Знаю, знаю, Степушка, ты только не дрейфь, может, и не тронут.

— Пусть только тронут! — твердо сказал Степка. Чувство самосохране­ния, боязнь за Любку, несколько лет кипевшая в Степкиной душе обида, ненависть к вррам вдруг пробудили в нем готовность сделать что-то совер­шенно ужасное, отчаянное, а там будь что будет...— Пусть только тронут! — повторил Степка.— Все равно еще срок намотают! ..