Через полчаса Она протерла рабочие поверхности, выключила плиту и открыла окно нараспашку, чтобы еда не испортилась до утра.

– Где машина? – спросил муж, когда Она вошла в спальню.

– В сервисе.

– Опять?!

– Лампочки перегорели, – мгновенно соврала Она: рассказывать мужу о мелких авариях Она давно не считала нужным во избежание лишних и ненужных, по Ее мнению, ссор. – Я заберу завтра.

– Я сам заберу. Я сказал, что машина тебе больше не нужна. На работу свою ходи пешком.

– Ну и пожалуйста.

– Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.

– Иди к черту, – Она стащила с себя майку и бросила ее на кресло. Туда же полетело и нижнее белье. Сдернула с дверцы шкафа ночную сорочку. Легла, взбив парой ударов кулаков подушку.

– Извини меня, – прижался муж. – У нас все хорошо раньше было. Мы везде вместе были. Вечера проводили вдвоем. Ты ждала меня с работы. Мы гуляли с детьми вместе, ездили в гости, в лес ходили. Помнишь первый утренник в детском саду? А помнишь, она первый раз пела на концерте, и ты плакала? Помнишь ее первый насморк, когда ты, заламывая руки, вызывала скорую? А как мы укладывали детей и на цыпочках шли в спальню и до утра… А сейчас, как будто это не ты стала. Может, это кто-то порчу навел на нашу семью? Кто-то сглазил тебя? Мне порой кажется, что в тебя что-то потустороннее вселилось. Нечеловеческое. У тебя даже взгляд поменялся…

Он замолчал, сглотнув. Она тоже не проронила ни слова. Его душили воспоминания о Ней, прежней. Он подумал, что сейчас ему, наконец, удалось растопить тот лед, который возник между ними.

– Не трогай меня, – Она неприязненно отодвинулась.

– Я попросил прощения. Я разозлился сегодня, потому что ты ни разу не позвонила за день и пришла поздно. Не смотришь на меня совсем. Перестань. Хочешь, машину тебе поменяем? – примирительно спросил он.

– Не трогай меня, – твердо повторила Она и отодвинулась еще дальше, обматывая себя одеялом. Понимала, что рядом находится не чужой Ей человек, но ничего с собой поделать не могла. Перед глазами стоял Семеныч. Его милые родинки по всему телу, которые Она запомнила все до единой. – Я не могу. Мне нельзя.

– Что?

– Я была у врача, по-женски. Что-то у меня там… Подозрение. Она сказала – пока нельзя. И лекарства выписала.

– Извини, извини. Ты поэтому такая нервная? Почему ты раньше не сказала?

– Поэтому. Отстань.

– Спи, спи, – он гладил Ее по волосам. – Прости меня. Ты рано осталась без родителей. И недополучила ласки. Вот и выросла колючей. Тебе пришлось очень тяжело. Работала сама, когда еще школу заканчивала. Потом и институт осилила. У нас двое детей, с которыми ты справлялась одна, без посторонней помощи. А сейчас работаешь с утра до ночи. Я все понимаю. Такой груз нелегкий. Все время у тебя какая-то гонка.

Она пролежала минут десять, терпеливо снося движения его руки. Но все-таки не выдержала, поняв, что это Ее раздражает так сильно, что уснуть не получится.

«Это изнасилование какое-то!» – Она резко ударила его по руке.

– Хватит! Я не могу больше ходить на утренники – мне это неинтересно! Сидеть в песочнице и лепить куличи – для меня каторга! Ненавижу ходить в лес и собирать грибы! Ездить к твоим родственникам мне тоже неприятно. Два часа перемывать кости и восхвалять семейные ценности – ужасно! Смотреть с тобой телевизор – наискучнейшее занятие! Я вообще не люблю смотреть телевизор! Пить с тобой чай на кухне по ночам десять лет подряд меня бесит! Я не люблю готовить! Не гладь меня! И машиной своей подавись. У тебя руки противные!

…На рассвете Она бесшумно выбралась из спальни с ворохом одежды. Торопливо глотала горячий чай и одевалась на кухне. На цыпочках прошла в коридор. Уже щелкнула замком, когда позади жестко раздалось:

– Шесть утра.

Она выпрямилась и развернулась:

– Я к гинекологу.

– Шесть утра, – повторилось опять.

– Трехчасовая очередь в регистратуру. На улице занимают. Толпа там. Третий раз не попадаю. Если сомневаешься, иди и проверь, – выпалила Она и выскочила за дверь.

«Как я не люблю врать, – сбегала Она со ступенек. – Будь моя воля – всегда говорила бы правду. Хоть бы один человек нашелся на свете, которому можно просто не врать! Не жизнь, а тюрьма лжи!»

– Семеныч? Давай, никогда не будем лгать друг другу? – они расслабленно лежали на смятых простынях в гостинице и бессмысленно разглядывали белый потолок.

– Я никогда не обманывал тебя, – он обеспокоенно приподнялся на локте.

– Повода не было, – Она вертела кольцо с треснутым сапфиром на его безымянном пальце. – Я хочу по-честному. Хоть раз в жизни.

– Как хочешь, так и давай, – с готовностью согласился он, кивнув.

Она засмеялась:

– Ты так согласился, что мне показалось, скажи я: «давай врать» – ты бы тоже согласился.

Семеныч улыбнулся:

– Возможно. Мне все равно. Как захочешь, так и будет.

– А где же твое собственное мнение?

– Какое, еще собственное, если меня, по сути, и нет?

– Как это, нет? Ты опять все переворачиваешь! Постоянно меня путаешь и запутываешь!

– Это не я. Это относительность. Бог, например, есть?