— Они совершенно не хотели делать тебе больно. То есть нам делать больно, — поправился он. — Они вели себя так без задних мыслей. Просто они так счастливы, что ничего не могут с собой поделать. У них и в мыслях не было перед нами хвастаться.

— Знаю, — мрачно призналась Джессика, повесив голову.

«Ведь мы будем вести себя точно так же, — думал Паоло. — Если у нас будет ребенок, мы будем любить его так, что и внимания не обратим на тех, кого это может уязвить». Паоло казалось, что, когда у людей появляется ребенок, весь остальной мир для них как бы перестает существовать.

Потому что ребенок заменяет собой целый мир.

— Знаешь, что сказал мне брат? — продолжал Паоло. — Что сексом с Наоко они не занимались уже семь недель.

Джессика с ужасом посмотрела на него.

— Ты совсем не слушаешь того, что я тебе только что сказала?

— Я тебя слушаю. Только это все равно очень странно, ты понимаешь? Что-то в этом есть не совсем нормальное. Хлоя, конечно, замечательная. И ты, понятное дело, очень хочешь иметь своего ребенка. То есть нашего ребенка. Но мне кажется, с ними что-то произошло. Не знаю, как объяснить. Когда родилась Хлоя, между ними появился какой-то зазор.

— Она меня моложе! — патетично воскликнула Джессика, в свою очередь не слушая мужа. — Наоко младше меня на четыре года. Ей столько же лет, сколько Меган. Когда Наоко исполнится столько лет, сколько мне сейчас, Хлоя пойдет в школу.

— Что-то с ними не так, — настаивал Паоло.

Он задумчиво размышлял о том, что его золовка, Наоко, вообще-то закончила университет и имела степень доктора философии. Ее специальность — археология. А теперь она может говорить только о том, какую кашку ест ее дочь. И где-то в глубине души у Паоло зашевелились сомнения.

Нет, его ничуть не обескураживала необходимость заниматься сексом с пластиковым флакончиком. И никакой неполноценности он не испытывал оттого, что часть его спермы оказалась до безобразия ленивой, так что никак не могла оплодотворить яйцеклетки Джессики. Доктор сказал, что им просто надо некоторое время воздерживаться. Множество пар умудряются завести детей при гораздо худших показателях. И пусть его жена должна проходить все эти бесконечные тесты и сканирования, которые не приносят ей ничего, кроме унижений, — Паоло всегда останется на ее стороне. Он всегда будет с ней рядом, будет поддерживать и любить, потому что эта женщина создана для него. Это Паоло понял в тот самый момент, как впервые ее увидел.

Но его мучили сомнения: сможет ли он быть таким же преданным отцом, как Майкл? Все эти бесконечные сюсюканья, игры, глубокий анализ содержимого горшочка. (Подумать только! Его брат — супербабник, дон Жуан района Дагенхэм, — вдруг зашепелявил, как маленький ребенок!) Эти вечные опасения, как бы ребенок не столкнулся с журнальным столиком, или не вывалился из окна, или не проглотил пульт дистанционного управления!

Создавалось впечатление, словно после произведения на свет новой жизни собственная жизнь человека кончается. Мать Природу взрослый человек больше не интересует, и она выбрасывает его, как отработанный материал.

И в этом заключался какой-то парадокс. Их сексуальная жизнь с Джессикой приобрела характер бледный и вымученный по той причине, что они все время пытались завести ребенка. А сексуальная жизнь Майкла и Наоко вообще прекратилась именно по той причине, что они ребенка завели.

Когда-то Майкл сходил с ума по Наоко. Он даже пропускал из-за нее утренние футбольные матчи по воскресеньям в парке — он просто не мог от нее оторваться! А после рождения Хлои все осталось в прошлом.

Разумеется, Паоло и теперь хотел, чтобы у них с Джессикой родился ребенок.

Но главную причину своего желания он видел в том, что это осчастливит саму Джессику. Впрочем, разве не достаточный повод для того, чтобы подарить миру новую жизнь?

Объем работы показался Меган чрезмерным.

То есть она бы справилась с нагрузкой — но только не в том темпе, какого от нее требовали в больнице. Все доктора давно уже ушли на обед, а у нее в коридоре все еще толпились пациенты. Впрочем, вечерами их было еще больше, потому что она, как правило, опаздывала на вечерний прием после дневного обхода. Поэтому ее ничуть не удивило, когда доктор Лауфорд вошел в ее кабинет и сказал:

— На вас имеются жалобы.

От этих слов перед ее глазами, словно по мановению волшебной палочки, пронеслись все годы, проведенные в медицинском колледже. Все эти истеричные, заляпанные кровью ночи в Хамертоне. Все эти измученные тела, которые она осматривала и ощупывала во время бессонных ночных дежурств, все эти слабые сердца, которые она пыталась успокоить, все эти резиновые перчатки, которые она натягивала на руки, чтобы проверить прямую кишку у старых, разлагающихся изнутри людей.