— Это У Чжунъи.

— В чем дело? — Голос девушки звучал холодно — видно, она еще сердилась на него.

У Чжунъи не стал пускаться в разъяснения, сказал лишь:

— После работы приходи к воротам моего учреждения, я буду ждать. Приходи обязательно, я должен сообщить тебе важную вещь. Очень важную! Непременно приходи!

Он еще никогда не разговаривал с людьми в таком приказном тоне. Не дожидаясь ответа, он положил трубку, боясь, как бы кто не вошел в кабинет. Пока он нес трубку от уха к аппарату, до него донеслось:

— Да что случилось? Алло…

Спустя еще полчаса наступил конец рабочего дня. Он стоял у окна, спрятавшись за занавеской, и выглядывал из-за нее одним глазом. Сотрудники потянулись к воротам, некоторые толкали перед собой велосипеды. Кое-кто останавливался во дворе и читал свежие дацзыбао с размашисто намалеванным именем. Он представил себе, насколько все они удивлены.

Затем он заметил женскую фигурку, стоявшую за воротами. Красноватый нейлоновый платок на голове, блестящий черный портфельчик в руке — это она, Ли Юйминь! Она вертела головой, пытаясь заглянуть во двор, но ей мешали выходившие из института сотрудники.

У Чжунъи вдруг охватило раскаяние: зачем он вот так, сразу, сообщает ей обо всем, зачем уничтожает собственный образ в ее сердце? И тут он увидел, как раскрылись в испуге ее рот и глаза, как она застыла, словно одеревенела. Ясно было — она увидела заполнившие двор дацзыбао с проклятьями в адрес У Чжунъи. Проходившие мимо стали с любопытством оборачиваться на девушку. Она резко повернулась и поспешила прочь, опустив голову. Черный портфельчик подскакивал при каждом ее шаге.

У Чжунъи следил, как исчезает ее фигурка.

В его жизни погас последний светильник.

Еще несколько дней назад его навещали наивные, нелепые мысли: ему начинало казаться, будто все происходящее с ним — лишь тяжелый сон. Стоит ему проснуться, как уплывут тучи и рассеется мгла. Но действительность развеяла эти иллюзии. Если сейчас он и мечтал о чем-то, так лишь о том, чтобы неминуемые удары и мучения обрушились на него немного попозже.

Вскоре в кабинет бесцеремонно вошел здоровенный мужик средних лет с маленькими глазками и коротко остриженной головой. То был институтский хозяйственник, завскладом по имени Чэнь Ганцюань. Человек недалекий и грубый, он жил одиноко, был вспыльчив, задирист, но к У Чжунъи — быть может, из-за его робости — обычно относился неплохо. Во время междоусобной борьбы он возглавил «ударный отряд» фракции Цзя Дачжэня и Чжао Чана и был прозван «Чэнь, что жизни не жалеет». Потом он стал исполнять обязанности руководителя группы надзора и перевоспитания. Чтобы соответствовать этой необычной должности, он, сам того не замечая, напустил на себя суровый, безжалостный вид. Вот и сейчас он без всяких околичностей обратился к У Чжунъи:

— Цзя сказал, тебе не дозволено больше уходить домой. Поступаешь под мое начало. Следуй за мной, да побыстрее!

Теперь У Чжунъи не оставалось ничего другого, как выполнять чужие распоряжения. Через пять минут он сидел рядом с Цинь Цюанем.

Наконец-то он успокоился.

До сих пор он, словно подхваченная вихрем птица, кувыркался в воздухе, падал, подымался, пытался найти опору для крыльев. Но вот он на земле — ниже некуда и хуже не бывает, так что нечего больше опасаться, незачем рисовать себе всякие ужасы.

Жилось ему хуже собаки. Целыми днями приходилось торчать в группе надзора и перевоспитания, велят выйти — выходи, велят вернуться — возвращайся… Все тобой помыкают, каждый командует и бранит. Нельзя переспрашивать, нельзя оправдываться, спорить и тем более сердиться. Станешь показывать характер — навлечешь еще большие неприятности, получишь взыскание построже прежнего. Хуже всех был надзиравший за ними Чэнь Ганцюань. Не зная, куда девать избыток энергии, он развлекался тем, что мучил людей.

Однажды У Чжунъи нечаянно задел его и тут же получил удар кулаком по руке — да такой, что оказался вывихнут и сильно распух безымянный палец. Потом он так и остался кривым. Этого «внушения» У Чжунъи никогда не забудет. Людям, оказавшимся в его положении, оставалось одно: обкатать свой характер так, чтоб не осталось острых углов, отбросить прочь самоуважение, наплевать на свое человеческое достоинство и только кивать в ответ на любое грубое, несправедливое обвинение, делая вид, будто с радостью приемлешь наставления, — только так и можно было выжить в этих условиях. Чжан Динчэнь, к примеру, не испытывал в группе ни малейших неприятностей.

У Чжунъи, с его характером, вроде бы тоже не должен был особенно страдать, однако же ему порядком доставалось. Скорее всего, потому, что он поначалу старался выгородить брата, пытался сделать так, чтобы его показания не отразились на судьбе самого близкого ему человека. Но как он мог сделать это? Прежде всего, события, о которых он рассказывал, были внутренне связаны между собой, от одного факта тянулась ниточка к другому. Например, из содержания потерянного письма было нетрудно догадаться, о чем писал ему брат, и тут Чжунъи не мог отпереться. Во-вторых, чем больше скрытничал Чжунъи, тем более изощренные, жестокие способы воздействия пускал в ход Цзя Дачжэнь. А поскольку его неудержимая наступательная тактика подкреплялась мощной поддержкой дубинок, он заставлял противника с позором отступать с одной оборонительной позиции на другую. Кончилось тем, что У рассказал и о созданном братом вместе с Чэнь Найчжи «Обществе любителей чтения», и обо всем, что говорил брат в тот памятный вечер…