Шрифт:
— Совсем запугали, — сказал ученый, — так и быть, не полезу с вами на крышу. Надеюсь, мне найдется дело и на земле.
Вот все они, интеллигенты, такие. Чуть что — сразу в кусты. Кто, кто, а мы за эти месяцы прекрасно научились разбираться в людях. И никаких микроскопов нам не нужно.
— Товарищ Тимофеев — известный пианист, — сказал нам наконец Федот Петрович. — Все вы, наверное, видели на афишах его имя...
Еще бы! Мы сразу захлопали ополченцу. О нем вся Москва знала. О нем кричали до войны огромные буквы афиш на каждой улице. И надо же — такой человек сам, по собственной воле, пошел в ополченцы. Потому что в ополченцы брали только по собственной воле.
— Попросим товарища Тимофеева что-нибудь сыграть нам.
Товарищ Тимофеев открыл крышку нашего пианино и пробежался пальцами по клавишам. И покачал головой.
— Все на нем играете? — спросил он добродушно.
— Все, кому не лень, — признался Воронок.
— Тогда займитесь пока своими разговорами, а я немножко потружусь над вашим уникальным фортепьяно, — сказал товарищ Тимофеев.
Он достал из кармана шинели какую-то штуковину и принялся за настройку пианино.
— Эх вы, — укоризненно сказал Черныш, — сколько раз говорил — не прикасайтесь к инструменту!
Видать, для Тимофеева пианино было не просто черным ящиком, как для нас, а чем-то очень дорогим и заветным. Вон как бережно трогает он струны, как вытирает тряпочкой каждую пылинку.
Настройкой он занимался долго. Мы уже тревожно поглядывали на часы, тикавшие над входной дверью. Скоро налетят фашисты. Любят они прилетать в одно и то же время. Немецкая педантичность.
— Это, конечно, не «Бехштейн» и не «Беккер», — сказал в конце концов товарищ Тимофеев, — но попробуем сыграть и на нем. За качество исполнения трудно ручаться, так что заранее извините, если что не так. Я познакомлю вас с любимой вещью Владимира Ильича. Итак, соната «Аппассионата» Людвига ван Бетховена.
Никогда в жизни я не слышал такой музыки. Это было что-то потрясающе нечеловеческое, сверхъестественное. Казалось, музыка звучит прямо с небес, а не вызвана к жизни хрупкими пальцами человека в очках.
Мальчишки замерли на стульях в тех позах, как их застали первые аккорды. Рука Нины Грозовой так и осталась на моем плече до самого финала. Черныш застыл, закрыв глаза и подперев подбородок палочкой.
Сколько длилось это очарование, никто не знал. Время как бы перестало существовать.
Хлопали пианисту до боли в ладонях, кричали до хрипоты «бис», не понимая, что такое неповторимо.
Товарищ Тимофеев кланялся, сняв очки, и глаза его благодарно блестели.
... Кончилась война. Сверкающий концертный зал... Здесь и молодой рабочий поэт Алексей Сазонов с первой книжкой своих стихов в руках. Все пришли на концерт всемирно известного пианиста товарища Тимофеева. Но что это? На глазах у всех поэт Сазонов поднимается на сцену, вручает пианисту книжку, обнимает его, как родного брата. И товарищ Тимофеев говорит людям в зале:
По просьбе вчерашнего ремесленника, а ныне токаря-универсала и поэта Алексея Сазонова исполняю сонату «Аппассионату». Это произведение великого немецкого композитора я играл ребятам в самое трудное время войны с немцами. И немецкий композитор тоже воевал своей музыкой против фашистов, помогал выстоять защитникам Москвы.
Алексей Сазонов подтверждает слова пианиста и, гремя орденами, уходит со сцены в зрительный вал. Там ждет его самая лучшая девушка в мире. У нее лучистые глаза и маленькая родинка на правой щеке. Такая же, как у Нины Грозовой. ..
Какая у Нины теплая и ласковая рука... Жаль, что она снова не догадывается положить мне ее на плечо. Может быть, товарищ Тимофеев исполнит еще что-нибудь? Ну пожалуйста!
Но нет, он надевает свою грубошерстную шинель и у порога красного уголка еще раз кланяется всем. Он спешит по делу, и Нина провожает его.
Черныш смотрит лукаво на Воронка и спрашивает:
— Не удалось сагитировать пианиста в пожарную команду?
— Не удалось, — вздыхает Воронок и тоже поглядывает на замполита лукаво.
— К вашему сведению, — серьезным голосом говорит Федот Петрович, — хочу доложить, что товарищ Тимофеев состоит в команде, которая обезвреживает невзорвавшиеся бомбы. Так что напрасно вы показывали ему свое бесстрашие.
Мы смущенно молчим, огорченные и потрясенные. Сашка тихо произносит:
— Убрать его надо из этой команды.
— Пробовало начальство. Не удалось.
А мне вспоминаются хрупкие и длинные пальцы пианиста. Сколько же раз прикасались они к самой смерти? И сколько раз прикоснутся еще? Вот тебе и интеллигенция...