На горбатом мосту
вернуться

Полянская Екатерина Владимировна
Шрифт:

«Сон то разматывался, как пушистый клубок…»

Сон то разматывался, как пушистый клубок,То распускался вербою по весне,Сон мой был светел и так по-детски глубок,Солнечный зайчик играл в его глубине.Вдруг в него попытался кто-то войти,Кто-то стучался, просил отворить скорей,И убеждал, и умолял: «Пусти!» —И задыхался возле самых дверей.«Ах, неужели снова не отдохнуть!Господи, я работала целый день…»Впрочем, мне даже пальцем не шевельнуть —Так глубока и так сладка моя лень.Но чей-то голос, чей-то протяжный стон,Перетекал в ещё не рождённый стих —Кто-то ломился всем существом в мой сон,Звал и хрипел и наконец затих.Утром неясная боль сжимает виски,Тёмной мутью поднявшись с ночного дна:Кто-то не вынес холода и тоски,Кто-то погиб на пороге чудного сна.И ещё неосознанная винаЦепляется, по краю души скользя,И чья-то тень замерла на пороге сна —И с этим поделать уже ничего нельзя.

Наставление сыну

Не копи барахла. Ты немного удержишь в руке.От погони к тому же вернее уйдёшь налегке.И запомни ещё то, что я повторяла не раз:Ни одна из вещей никогда не заплачет о нас.Одевайся лишь в чистое – мы ведь не знаем с тобой,И не знает никто, когда примет последний свой бой.В Бога веруй и кланяйся только Ему одному.У людей не проси. Подрастёшь – сам поймёшь почему.Если надо – дерись до конца. Но лежачих не бей.Уважай всех крылатых – ворон, воробьёв, голубей.И зверей уважай – помни, что и у них есть душа,И всегда за душой – что у них, что у нас – ни гроша.И ещё: если сможешь, стихом никогда не греши —Всё в бумагу уходит. Очнёшься, вокруг – ни души.Лучше просто живи, не жалея ни сил, ни огня…По родительским дням поминай, если вспомнишь, – меня.

«Я хочу купить розу…»

Я хочу купить розу.Хочу купить розу,Как будто желаю дать шансБольному рабу —Просто шанс умереть на свободе.Хочу купить розу,Но каждый раз что-то не так:Не то что нет денег,Не то чтоб последние деньги,Но просто есть множествоНеобходимых вещей.Так много вещей.И снова цветок остаётсяУ смуглых лукавых торговцевЗа пыльным стеклом.А я ухожу,Продвигаясь всё дальше и дальшеВ то время, когдаЯ и впрямь на последние деньгиКуплю себе розу.

«Под конец ленинградской зимы ты выходишь во двор…»

Под конец ленинградской зимы ты выходишь во двор,И, мучительно щурясь, как если бы выпал из ночи,Понимаешь, что жив, незатейливо жив до сих пор.То ли в списках забыт, то ли просто – на время отсрочен.Сунув руки в карманы, по серому насту идёшь —Обострившийся слух выделяет из общего хораЛомкий хруст ледяной, шорох мусора, птичий галдёж,Еле слышный обрывок старушечьего разговора:«…мужикам хорошо: поживут, поживут и – помрут.Ни забот, ни хлопот… Ты ж – измаешься в старости длинной,Всё терпи да терпи…» – и сырой городской неуютНа осевшем снегу размывает сутулые спины.Бормоча, что весь мир, как квартира, – то тесен, то пуст,Подворотней бредёшь за кирпичные стены колодца,И навстречу тебе влажно дышит очнувшийся куст,Воробьи гомонят, и высокое небо смеётся.

«У меня в кармане правом…»

У меня в кармане правомПолновесные каштаны —Шелковистые, тугие,В шоколадной кожуре.У меня в кармане левомЖелудей тяжёлых россыпь —Золотистых и округлых,Смуглым солнцем налитых.Погружаю в них ладони,Щедро черпаю горстямиИ, подбрасывая к небу,Рассыпаю по земле.Вот оно – моё богатство,Плоть моя, моё дыханье,Тихий смех, неугасимыйОтсвет вечности во мне.

«Не печалься, душа. Среди русских воспетых полей…»

Не печалься, душа. Среди русских воспетых полейИ чухонских болот, пустырей обречённого градаНичего не страшись. О сиротстве своём не жалей.Ни о чём не жалей. Ни пощады не жди, ни награды.Нас никто не обязан любить. Нам никто ничегоВ холодеющем мире, конечно, не должен. И всё жеНе печалься, душа. Не сбивайся с пути своего,Беспокойным огнём ледяную пустыню тревожа,Согревая пространство собою всему вопреки,Предпочтя бесконечность свободы – законам и срокам,На крыло поднимаясь над гладью последней реки,Раскаляясь любовью в полёте слепом и высоком.

«Смерть в окно постучится однажды…»

Смерть в окно постучится однаждыЛунной ночью иль пасмурным днём,И к плечу прикоснётся, и скажет:«Ты довольно грешила. Пойдём».И в полёте уже равнодушноЯ взгляну с ледяной высотыИ увижу, как площади кружатИ вздымаются к небу мосты.За лесами потянутся степи,Замелькают квадраты полей,Но ничто не кольнёт, не зацепитИ души не коснётся моей.Лишь пронзительно и сиротливоНад какой-нибудь тихой рекойСвистнет ветер и старая иваПокачает корявой рукой.Камышами поклонится берег,И подёрнется рябью вода,И тогда я, пожалуй, поверю,Что прощаюсь и впрямь – навсегда.И, быть может, на миг затоскую,Увидав далеко-далекоНа земле возле стога – гнедуюСо своим золотым стригунком.И рванусь, и заплачу бесслёзно,И беспамятству смерти назлоПонесу к холодеющим звёздамВечной боли живое тепло.

Идиллический сон

Мне приснилась жизнь совсем иная,Так приснилась, будто наяву:Лошади вздыхают, окунаяМорды в серебристую траву.До краёв наполнив звёздный улей,Светлый мёд стекает с тёмных грив.На земле табунщики уснули,Сёдла под затылки подложив.Светлый пот блестит на тёмных лицах,На остывших углях костерка,Склеивает сонные ресницыИ былинки около виска.Спят они, пока вздыхают кони,Вздрагивая чуткою спиной.И полны ещё мои ладониГорьковатой свежести ночной.Спят, пока обратно не качнётсяМаятник мгновенья и покаХрупкого покоя не коснётсяСнов моих невнятная тоска.