Вон там ты видишь русина с длинной темной бородой, в сарафане допетровских времен [130] с подрезанными волосами, а дальше – грека-албанца в белой юбочке, в синей курточке с лацканами, в черных чулках и башмаках, в пунцовой шапочке с громадной, синей, спадающей на плечо шелковой кистью; - то опять же ободранного турка в грязной чалме, что угрюмо поглядывает на женщин, то караимок в турецких шароварах, жилетках, поясах и шапочках, и девушек с волосами, заплетенными в меленькие косички, выглядывающие из-под шапочек (у замужних женщин волосы прикрыты); - то опять же евреек и евреев, лишь наполовину переодетых в европейцев, но в ермолках и халатах, не так пугающих своей эксцентричностью, - то болгарок в черных юбках, темно-синих свитках, то немцев: в куртках, башмаках и в шляпах, с фарфоровыми трубками".

Сейчас – ничего из этого нет. Потомки их всех приняли похожую униформу: костюм постсоветского средиземноморья. В свою очередь, то описываемый Крашевским бородатый "русин в сарафане допетровских времен" был для него в Одессе такой же экзотикой, как и "грязный турок" или же "албанец в белой юбочке". Но, принимая во внимание, что тот же "сарафан" является "допетровским", Крашевский принимал того русина не столько за украинца, сколько за малоросса, разновидность россиянина. Одним словом – местного селянина. Но не следует сомневаться в том, что как себя, поляка, так и горожанина – русского, Крашевский включил в "европейца", для которого "платье кроят" [131] наилучшие одесские портные. Немца, француза и британца, понятное дело, он тоже бы включил в это сообщество. Но уже тогда Крашевский жаловался на западную униформизацию, нечто в стиле ранней версии глобализации:

"Я видел множество греков, которые предпочли взять дешевые сюртуки и фраки, чем собственный живописный костюм; сейчас их выделяла лишь красная с кисточкой феска (…). Жаль, весьма жаль, что наш прозаичный костюм кажется другим таким желанным и достойным подражания. Лет через пятьдесят-сто народные костюмы исчезнут; и, говорите, что хотите, но в нем множество национальных черт, связанных с ним невидимой нитью. Очень жалко национальную одежду, ибо тот костюм, который ее заменяет – столь сух, и столь банально уродлив. – Только в Одессе наверняка долго еще останется то разнообразие одеяний, которое станет выделять ее среди других городов".

Он был прав – национальные костюмы исчезли, национальности по одежде уже не определишь. Но если сильно хочется – это уже колупание в неочевидных деталях, поиски последних элементов локальной специфики.

Американец наденет тяжелые спортивные ботинки под короткие штаны, а на голову – бейсболку. Точно такие же штаны, ботинки и бейсболку может, естественно, надеть любой другой человек, но американец наденет все это в такой комбинации, что его нельзя будет спутать ни с кем другим. Типичный немец наденет несколько (несколько!) хипстерский пиджак и не слишком хипстерские джинсы и обувь. Типичный британец придет в светлых брюках от тренировочного костюма и в белых туфлях для бега. На нем будет рубашка-поло с воротником стойкой. Итальянец наденет мокасины на босу ногу и светлые джинсы. И так далее. Иностранцев в Одессе можно встретить, к примеру, на Дерибасовской. Там имеется парочка пивных, в которые они ходят. Как-то раз я встретил там англичанина, который вложил средства в Одессе в какое-то дело, приехал пожить немного в городе, название которого его всегда привлекало и манило как нечто экзотическое, дрожащее в воздухе словно мираж, и вот теперь он сам трясся, не войдут ли сюда русские, а местные с мрачными рожами пугали его: как не войти, обязательно войдут. Англичанин мрачно пил свое пиво и глядел в не менее мрачное будущее.

Или вот: я встретил русского, который уже несколько лет работал в Германии. Он делал все возможное, чтобы иметь самоуверенную немецкую внешность и бесцеремонную немецкую точку зрения на украинский конфликт. Но озвучивал он его как-то странно. Он не любил Путина, и ему не нравилось российское побрякивание сабелькой, но отпивал свое пиво, вздыхал и говорил с неестественно глубокой печалью:

– И-эх, раскатают вас всех русские, раскатают… и-эх, этот Путин, и-эх, раскатает он вас, раскатает… И-эх, и это будет конец старой Европы, и-эх, конец…

Еще я встречал бродячих уличных артистов из Франции, которые вызывали впечатление, как будто не до конца понимали, куда они попали. Они рассказывали чего-то про конец света, про "ориент", о том, что дальше "есть только Грузия, Ирак и Китай".

А еще Крашевский писал так:

"Одной из особенностей Одессы (если это можно назвать особенностью) являются рассыпанные по углам улиц и довольно густо на самих улицах, через каждые несколько шагов, пивнушечки, которые здесь называют в соответствии с единообразными выражениями вывесок – Cantina con diversi vini (надписи здесь, чаще всего, итальянские, так что по углам улиц обнаруживаешь: Strada Richelieu, Via… и т.д.)".

Крашевскому ужасно нравились одесские пивные.

"Вид интерьера сводчатого подвала восхитил бы Гофмана, имея возможность достойно служить в качестве фона не для одной из его повестей, начинающейся с вазы пунша или бутылки вина. Подвалы эти низко закругленные, по кругу их окружают громадные пипы, оксефты [132] , бочки, установленные под стенами бочонки с вином, водкой, ромом (…) В первом помещении главная стена за стойкой, окруженной точеными столбиками, приятно уставлена флягами водки и ямайского рому. Здесь же сидит господин, который с высоты дирижирует розничной продажею. Сам хозяин чуть подальше, вытирает лоб от трудового пота. И какие же неопределяемые группы, освещенные несколькими свечками с длинными фитилями, среди теней то там, то сям разбросанные, в шляпах, в шапках набекрень, руками подпираемыми над столиками, проявляются в глубине мрака. Все курят трубки или сигары, некоторые играют, запах вина, рома, водки переполняет воздух, разговоры, естественным образом оживленные выпивкой, на стольких и таких разнообразных языках; персонажи столь разные и весьма часто, при всей своей тривиальности, убедительные и живописные. Это и вправду любопытный вид, и есть в нем что-то настолько гофмановское, что если кто читал романы бедного немецкого поэта, припомнит невольно те германские пивные, часто являющиеся театром для первых их сцен".

Я не уверен, существует ли сейчас нечто такое, как типичная одесская пивная. Скорее, как повсюду в Восточной Европе, включая сюда в данном случае и Польшу – повсюду копирование. Притворство. Одна пивная во французском стиле, другая – в британском, еще другая – в германском. В общехипстерском, грузинском, греческом стиле. Имеется даже чешская пивная, с огромным Швейком из гипса или какой-то застывшей пенки. Не похожим. Если Одесса – это и Средиземноморье, то то пораженное громадной дозой совка. Здесь нет столь естественного для Балкан или Италии сидения за чашечкой кофе часами, в традиционных заведениях, на солнце. Если уже и сидят – то на лавочках, в парках. За шахматными столиками. На стульях, вынесенных из дома перед подъездами. На дворах, часто застроенных чем только можно, вопреки не только архитектурному искусству, но и вопреки законам физики, в котором (в этом "чём только можно") туристам сдают комнаты.