— Не, со щупальцами полный порядок, — спокойно отозвался русский. — Признаю, я был не прав, пытаясь скрыть от тебя кое какие свои новые возможности. Хотел как лучше, но… сам видишь, как вышло. В общем, приходи, мы с Дэном тебя ждем.

— Я сейчас занят, приду, когда освобожусь.

— Ладно.

И Зевелев отключился.

Том несколько секунд неподвижно стоял посреди комнаты, потом повернулся к Нэлл.

— И чего я на него злюсь? — пробормотал он. — Я ведь не на него злюсь, на самом деле.

— А на кого ты злишься?

— Наверно, на себя.

Он протянул руку, помогая ей подняться.

— И, правда, пойду, помогу им. Еще не хватало Мишелю страдать из-за наших разборок.

— Ага, давай. И зовите меня, когда закончите, ладно? Займусь уборкой.

— Я думаю, мы с тобой раньше увидимся, за ужином. Там до вечера ковыряться.

Они вышли из каюты. Том повернулся к Нэлл, видно, собираясь что-то сказать, но только улыбнулся и быстро пошел прочь по коридору.

Нэлл всегда считала, что очень неплохо умеет контролировать свое сознание, но теперь ей стало казаться, что она не умеет ничего. Такое простое упражнение — представить красный куб на черном фоне, но она билась над ним уже второй час. В голову упрямо лезли посторонние мысли, неожиданные ассоциации — внутренний диалог не умолкал ни на секунду, превращая лаконичную запись психического потока в бессвязные обрывки фильма, снятого безумным режиссером.

Снова расслабиться, глубоко вздохнуть. Снова увидеть бархатную черноту без единой искорки света. Представить куб — ярко красный, глянцево блестящий, прохладный. Сосредоточиться на кубе, мысленно рассмотреть его с разных сторон…

«Хорошо», — услышала она, наконец, и ощутила теплую волну одобрения и симпатии.

Чужая воля скользнула сквозь нее, стирая напряжение и досаду, как влажная губка стирает мел на школьной доске.

«Отдохни».

Нэлл накрыла бархатная темнота, уютная и ласковая, как мамины ладони. Голову снова ломило, но это уже становилось привычным. Всему этому надо учиться с детства, рассеянно думала она. Медитации, расслаблению, сосредоточению. Как нас учат читать и писать. Может, тогда это не будет так мучительно трудно. А может, все еще проще. Может, наши мозги просто слабы для такого. Шесть слоев неокортекса. А надо семь. Или десять.

«Посмотрим, что получилось?»

Наверняка опять фигня, мелькнуло у Нэлл в голове, но она встряхнулась и снова всплыла в рабочее пространство. Последняя запись выглядела в нем черным шариком размером с горошину. Нэлл мысленно потянулась к ней, соскользнула в нее — и, наконец, увидела то, что и должна была увидеть — красивый стеклянный куб, медленно вращающийся в черной пустоте. Неплохая, в сущности, картинка была густо приправлена безнадежной усталостью ученика, в пятнадцатый раз набело переписывающего длинный тренировочный текст.

Следующую пару часов Нэлл провела, снова и снова погружаясь в странный обрывок воспоминаний, относящийся, видимо, к раннему детству Си-О. Она была рассеянным облачком, скользящим потоком, она плыла, как плывет рыбий косяк, в плотном гравитационном поле массивной планеты, то позволяя разгонять себя упругому давлению магнитосферы, то ныряя ближе к несущимся облакам с цветозапахом водяного льда. Вокруг планеты вращались несколько спутников, и она играла с ними, как волан играет с ракетками, как горная речка играет с валунами на дне — ловя импульсы гравитационных ударов, то ускоряясь, то замедляясь, соскальзывая с орбиты на орбиту. Где-то рядом была мама, и она знала, что та наблюдает за ней: ее согревала любовь, легкая, осторожная, нежная, едва касающаяся сознания…

Вернувшись в реальность, Нэлл еще добрых полчаса лежала в ложементе, рассеянно глядя в потолок. Чужие воспоминания медленно таяли в ней, растворялись, как растворяется наутро яркий, но сумбурный сон. Потом она все-таки встряхнулась, надела шлем, заглянула в «кейки» и проверила почту.

Во входящих было новое письмо от Майкла Бейкера.

— Доброго времени суток, Нэлл, — говорил ее научный руководитель. — Принимай поздравления! Наша пилотная статья попала в топ-лист Агентства. За последние двое суток — более семисот тысяч просмотров! Снимки поверхности Точки пользуются просто бешеным успехом, арт-бюро даже сделало с них несколько вариантов обоев для зрительного поля. Час назад я говорил с Рупертом, он спрашивал, когда мы сможем подготовить вторую статью о внутреннем строении Точки. Я ответил уклончиво, но он не скрывал, что наверху заинтересованы получить результат как можно скорее. В пару недель уложимся, а, Нэлл?

Нэлл широко зевнула и прослушала письмо еще раз. Бодрый голос Майкла звучал из какой-то другой, давно прошедшей жизни. Из жизни, в которой были важны топ-листы и индексы цитирования, распределение грантов и утверждение научных программ… Теперь все это казалось пеплом.

Вздохнув, она включила визор на запись.

— Ладно, Майкл, я напрягусь и попробую сделать материал за две недели. Но ничего не обещаю. Тут и без того полно работы. Так, сегодня и завтра мы будем стерилизовать каюту Мишеля Жерве и, если все пройдет успешно, выпустим его из медицинской капсулы. Ты, наверно, слышал, что Агентство отказалось его эвакуировать? Парень уже две недели как заживо замурованный, причем безо всяких перспектив. Кроме того…

Нэлл выключила запись и задумалась. Говорить ли Бейкеру про свое обучение у Си-О? Говорить не хотелось, да и не факт, что правительственная цензура это пропустит.

— …Кроме того, здоровье у нас у всех сейчас пунктирное — то оно есть, то его нет. Макс Гринберг вообще чуть не умер — Линда с трудом его выходила. Так что, сам понимаешь, все сроки условные. А если Руперт вдруг начнет на тебя давить, можешь прямо ему передать, что ради его прекрасных глаз я из шкуры выпрыгивать не буду.

Нэлл прослушала запись еще раз, мельком усмехнулась, представив, с какими постными лицами ее будут слушать чиновники-модераторы, и отправила письмо на Землю. На часах был седьмой час — вполне подходящее время, чтобы сходить поужинать.