На корабле немало такого, без чего можно обойтись, что можно превратить в энергию как “топливо” для аннигилятора. Начал просматривать инвентарный перечень, отбирая, чем можно пожертвовать. В список включил даже крейсер и все катера, кроме одного – на самый крайний случай. Подсчитал общую массу, умножил на квадрат скорости света и КПД аннигилятора. Сравнил с нужным количеством энергии.

Не хватает. Здорово не хватает! Снова начал просматривать инвентарный перечень. Включил в список всё, что было возможно: лишние компьютеры; блоки памяти с записями, которые имелись на Земле, с учебными программами для Детей; переборки жилого блока, оркестрион; всех животных и фураж; одежду сверх сугубо необходимого минимума – и даже часть продовольствия. Но и этого недостаточно. Что же ещё?

Работу прервало появление Мамы с Малышом. Она приложила его к груди, начала кормить, поэтому Он не стал Ей ничего говорить. Молчал, глядя, как сосет Малыш – продолжал думать.

Мама вопросительно посмотрела на Него. Он отрицательно покачал головой:

– Потом. Когда покормишь. Разговор длинный. Дети легли?

– Да. Спят уже.

Она унесла Малыша и вернулась к Нему.

– Что?

Он показал цифры энергоресурса, общие результаты обсчета, и, видя, как Она сразу же побледнела смертельно, тут же стал говорить, как думает выйти из положения.

– И сколько ещё недостает? – Они несколько раз проверили инвентарный список, но удалось ещё наскрести не много.

Думали и искали, снова перебирали варианты, считали. Но выход найти не могли. Что, ну что ещё можно сунуть в аннигилятор?

Элементы гипераппарата? Составлявшие основную массу Экспресса, – теперь они были лишь мертвой инерционной массой, требующей львиной доли энергии, которая должна быть сейчас затрачена на разгон. Даже если решиться пожертвовать этим чудом, стоившим столько трудов и лишений и давшим такое могущество над Пространством – они абсолютно недоступны для Них: сделаны из сверхпрочных материалов, их невозможно разрезать.

Выход, казалось, был найден, когда Они вроде совсем зашли в тупик.

– Мама, А если...?!

– Что? Ну, ну!

– Если исключить торможение при подходе?

– Проскочить Солнечную систему? И потом?

– Да нет же! Нас ведь ждут; они непрерывно следят за Большим космосом: наш сигнал будет наверняка принят – мы сможем сообщить, чтобы нас встретили с “топливом” для торможения.

– Им придется выйти в Большой космос.

– Не слишком далеко. На крейсерах возможно. Смельчаки найдутся. А теперь смотри. – Он изъял из баланса энергию на торможение при подходе, – теперь её общая потребность стала меньше почти вдвое.

И всё же не хватало – ещё не хватало, хоть и не сравнимо с тем, что раньше. Но сколько Они больше не бились, дефицит оставался.

И опять пришла догадка, мелькнула мысль – но она была такой страшной, что Он тут же попытался отогнать её. Но не успел – потому что Мама сама произнесла то, что Он пытался скрыть от себя:

– Анабиоз!

– Нет!

– Да! Другого выхода нет. Ты же знаешь. Давай считать.

Она и Дети будут находиться в анабиозе, Он останется один на бессменной вахте. Снизится расход продовольствия, что давало дополнительно ощутимую массу, которая пойдет в аннигилятор, снизятся и затраты энергии на жизнеобеспечение: расход её в анабиокамерах невелик.

Но сразу и так не сошлось. Если только Он осуществит разгон с максимальным ускорением, которое способен перенести...

Сходится! Почти на пределе – с ничтожнейшим запасом на непредвиденное.

Они устали невероятно.

Итак, выход один – анабиоз! Само это слово внушало страх. Когда оно произносилось, вслух или мысленно, вставало перед Ним лицо одного из немногочисленных близких Его друзей, талантливейшего астрофизика, надеявшегося с помощью анабиоза дождаться ушедшего в Дальний космос киборга, не теряя напрасно годы своей жизни, чтобы их хватило на завершение начатой им интереснейшей работы. И не проснулся – не вышел из анабиоза, когда вернулся киборг, подтвердивший все его предположения. Работу пытались завершить его ученики, ни один из которых не был ему равен.

– Но другого выхода нет, Отец. Ты это знаешь. И я тоже.

– Давай ещё подумаем!

– Бесполезно. Только это.

И хоть все в Нем продолжало сопротивляться, Он уже знал, что Это неминуемо и что даже отложить надолго Они тоже не могут.

Они так и не сомкнули глаз. “Утром”, за завтраком оба молчали.

Поговорили с Сыном; потом, втроем, с Дочерью. О возможных последствиях говорить Детям не стали – те доверчиво соглашались со всем: привыкли во всем Им верить. Подготовка и опробование анабиокамеры на животных не отняло и 24 часов.

Последний общий ужин. На прощание Он много играл Им на оркестрионе. Они приготовились к долгой разлуке. Один Малыш ничего ещё не понимал: спокойно сосал грудь Мамы, улыбался Им.

Его первого поместили в камеру, ввели в состояние анабиоза. Усыпили Дочь. Затем Сына, который, обняв Их перед тем, как лечь, широко улыбнулся и сказал:

– Ну, до встречи!

Он и Мама остались одни. Незабываемые последние часы, Её слова и последнее тепло физической близости, которой Она старалась облегчить Ему предстоящую разлуку.