Вдруг старуха Дилором, которой надоело слушать болтовню свахи, быстро заговорила:

— Лучше я своими руками брошу Фирузу в хауз Лесак, чем отдам ее Бако-джану! Моя Фируза не подкидыш, слава богу, у нее бабка есть, родной человек. Я не отдам ее замуж второй женой, не отдам в дом вашего Бако-джана. Пока еще живу, слава богу, я, Дилором-каниз!

Гости, не ожидавшие такой отповеди, сразу замолчали и удивленно глядели на старуху. А она собрала все принесенное ими, свернула дастархан, кинула его свахе и встала:

— Идите скажите своему Бако-джану, чтобы он не пялил глаза на чужих дочерей и жен! Пусть бога побоится, людей постыдится! Ведь у него самого дочери взрослые, пусть о них подумает!

— Пойдемте, тетушка! — проговорила, вставая, сестра Бако-джана, наконец опомнившись. — Пусть ее внучка остается при ней! А брат поищет себе невесту получше!

— Ну ладно, моя дорогая, — сказала сваха. — Один раз не послушались меня, другого случая не будет, уж извините, пеняйте на себя. Останется ваша внучка старой девой, нога сватов больше не ступит к вам на порог.

Так вы и знайте!

Дилором больше ничего им не сказала, молча достала из ниши паранджи, подала им и, когда гостьи ушли, тихонько побрела к воротам, чтобы запереть за ними. Тут она увидела Ахмеда-водоноса. Он шел с пустым бурдюком к хаузу за водой. Заметив Дилором, он остановился, спросил о здоровье и хотел пойти дальше, но старуха задержала его.

— Зайди на минутку, Ахмед-джан, — сказала она. — Знаешь, к нашей Фирузе сваты приходили.

Услышав это, Ахмед быстро вошел во двор и присел у порога — послушать старуху.

— Ну и хорошо, правильно вы поступили, — сказал он, выслушав ее рассказ о сватовстве. — Так им и надо, бессовестным! Но теперь не велите Фирузе ходить в школу через квартал Бобониез, пусть ходит другой дорогой.

— И то верно, пусть другой дорогой ходит, — согласилась старуха. — Но я вот о чем хотела с тобой посоветоваться. Пока я жива, я бы хотела сама пристроить ее, вручить хозяину… Как ты думаешь?

— Фируза еще юна для замужества, — сказал водонос, — но, пожалуй, вы правы… лучше бы пристроить ее, пока вы живы. Но за кого?

— Зятя я уже давно себе нашла, — сказала, улыбаясь, Дилором. — Такого зятя, что любо-дорого!

— Ну, ну! — засмеялся водонос. — Кто же он?

— Зовут его Асо, он, как и мы, служит в доме Гани-джан-байбачи. Удивленный водонос не успел еще рта раскрыть, как в ворота постучали. Он пошел открыть.

Передним стоял Асо, тот самый Асо, чье имя сейчас было произнесено. Стоял и улыбался. Такое совпадение еще больше изумило водоноса.

— Асо? — проговорил он, не веря глазам своим. — Это ты? Милости просим!

Асо вошел во двор и сказал, что пришел узнать, как здоровье Дилором, но водоносу показалось, что он чем-то расстроен. Они вошли в комнату. Асо поздоровался со старухой, спросил о здоровье и сел у порога.

— Что это ты в такое время дня бросил работу и пришел меня проведать? Смотри, бай узнает, достанется тебе.

Асо не ответил, только взглянул на старуху, на водоноса и потупился. Водонос не выдержал:

— Ты что-то скрываешь, видно. Ну, говори, меня, что ли, опасаешься?

— Говори, говори все, сынок, — сказала старуха, — не бойся Ахмед-джана. Ахмед-джан мне брат, как ты — мой сынок.

— Только что мы говорили о тебе, — подбодрил его водонос, — говорили, что жених хоть куда!..

Асо покраснел от смущения и опустил глаза. Юноша был высок, широкоплеч, с сильными руками и ногами, смуглый, круглолицый, с большими блестящими глазами, над верхней губой его едва пробивался черный пушок, но казался он старше своих лет. Асо был круглый сирота, почти не помнил свою мать. Единственное, что помнил: мать лежит в постели больная, Дилором-каниз подает ей воды, а мать протягивает к нему руки… Потом на него надевают халат, подпоясывают, дают в руки палочку и ведут перед носилками с покойницей, велят плакать и кричать: «Ой, мамочка!..» А потом знакомый садовник взял его к себе, и, когда мальчик подрос, он стал работать в саду.

С тех пор как Асо вошел в разум и начал понимать людей, он полюбил старуху Дилором и во всяком деле прежде всего советовался с ней. Ни к кому другому он не обращался, никуда больше не ходил, только и знал, что этот маленький дворик; здесь он чувствовал себя легко и спокойно. Знал, что только Дилором могла рассказать про его родителей, и всегда просил ее об этом. Но старуха — то ли ей было некогда, то ли не хотела чем-то огорчить юношу — постоянно откладывала разговор. И сейчас Дилором подумала, что он ждет от нее обещанной истории.