Когда Каракулибай умер, все его богатство досталось в наследство сыну — Гани-джан-байбаче. К нему и обратился Хайдаркул с просьбой отпустить его, говоря, что бай взял его только на время и теперь, раз бай скончался, нужды в рыбном поваре уже нет, в Каракуле у нею жена и дочь. Байбача предложил перевезти и их в Бухару. Хайдаркул не согласился: дочь его выросла, у нее есть жених, отцу пора вернуться домой, поработать, собрать немного денег, чтобы выдать дочь замуж честь честью. Молодой бай сказал, что, пока не устроит поминки по отцу в годовщину его смерти и пока не приведет все дела в порядок, отпустить Хайдаркул а не может. Хайдаркул стал настаивать. Тогда Гани-джан вытащил тот байский документ и заявил, что не может пускать на ветер отцово имущество. Он, байбача, докажет, что он настоящий наследник своего отца. Если Хайдаркул осмелится нарушить его волю, пусть пеняет на себя.

Но Хайдаркул больше не мог терпеть. Он любил жену и дочь, а из Каракуля доходили до него дурные вести. Там была засуха, люди голодали. Как перебиваются его жена и дочь?.. И вот однажды ночью он потихоньку вышел из байского дома и пешком отправился в Каракуль. Но до родных мест он не дошел, и, куда делся, что сталось с ним, жив он или умер, — никто не знал.

Не знали этого и его жена и дочь.

Но вот вскоре Гани-джан-байбача приехал в Каракуль, где у него были большие отары овец. Вечером бай посетил судью, угощался у него в мехманхане вместе с раисом и амлякдаром, беседовал с ними. Он привез им из Бухары множество подарков — говорят, целый сундук шелка.

А наутро — как говорит народная пословица, раз яблочко скушал — плати — байбача вытащил свои документы, предъявил судье и потребовал выдачи должников и беглых. Стражники стали приводить их к судье и вместе с другими схватили Савсан с матерью.

Савсан в то время была красивой шестнадцатилетней девушкой. Большие черные миндалевидные глаза, длинные ресницы, густые, сросшиеся брови, милое смуглое лицо, нежный голос, стройный стан. Мать же ее, высокая худая женщина, выглядела истощенной — сказались нужда, невзгоды последних лет.

Они не знали, зачем их вызвали к судье, и дрожали от страха, сидя на циновке под окнами казиханы. Оба окна были открыты, у одного сидел сам судья, у другого Гани-джан-байбача. Савсан и ее мать не знали Гани-джана в лицо и не обратили на него внимания, завернувшись в свои паранджи, они ждали, что скажет судья.

Стражник, приведший их сюда, объявил:

— Вот это жена и дочь беглого Хайдаркула.

— Ты — Бибиробия, жена рыбного повара Хайдаркула? — спросил судья, заглядывая в какую-то бумагу.

Бибиробия тихо ответила: да, жена повара Хайдаркула. Судья посмотрел на Савсан и спросил:

— Это дочь твоя Савсан?

И на это женщина ответила: да, это моя дочь. Тогда судья закричал гневно:

— Куда ты спрятала своего мужа?

— Мой муж не прячется, он в Бухаре, в доме Каракулибая поваром служит, рыбу жарит.

— Ты лжешь, женщина! — строго сказал судья. — Каракулибай уже в раю, а здесь сейчас его наследник, он предъявил документ, что твой муж Хайдаркул взял в долг у его отца сумму в тысячу тенег чеканной монетой Благородной Бухары и, не отработав даже десятой доли своего долга, бежал в Каракуль, вероломный, и ты его спрятала.

— Ой, смерть моя, что вы сделали с моим мужем! — завопила женщина. — Он ни у кого в долг не брал, у нас не было в том нужды. Это бай сам погубил моего мужа, а теперь требует от нас денег!

— Замолчи, неразумная! — заорал на нее судья. — Если ты в течение трех дней не отыщешь своего мужа или не уплатишь тысячу тенег бухарской чеканной монетой, твоя дочь Савсан будет считаться невольницей бая и отослана в Бухару. Даю тебе три дня срока, иди, а дочь твоя останется у нас в залог.

Услышав это, мать и дочь зарыдали, завопили, умоляли судью сжалиться, быть справедливым, уверяли, что не знают, где Хайдаркул, что они ничего не слыхали о долге. Но все их мольбы и уверения были все равно что глас вопиющего в пустыне — они никого не тронули. Да разве свирепого волка разжалобит бедный барашек?

Разве змея пошутить высовывает свое ядовитое жало? Разве разбойник подкарауливает проезжего на большой дороге, чтобы защитить его? Нет! Волк, змея и разбойник глядели сейчас из окон казиханы и наслаждались, видя, как трепещет перед ними жертва.

Девушку утащили во двор, мать почти в обмороке бросили на улице. А присутствовавшие в казихане, вдоволь посмеявшись и поздравив друг друга с удачей, приказали привести новую жертву…

Мать не ушла от ворот казиханы. Словно львица, у которой отняли детеньчша, она стонала, бросалась на стражников. Они пинали ее и били, она обливалась кровью, но не уходила, все пыталась проникнуть во двор судьи. Наконец, уже вечером, когда судья, раис и Гани джан-байбача сели на лошадей и, сопровождаемые стражниками, выехали со двора, материудалось, обманув привратника, пробраться во двор. Гам она стала кричать и звать свою Савсан, пока ее не отвели в каморку, где была ее дочь.

Мать и дочь долго плакали в объятиях друг друга. Плакали о том, что они одиноки, беспомощны и беззащитны. Потом мать стала взывать к богу. Она молилась, чтобы Каракулибаю не было покоя в могиле, чтобы злые демоны пыток не отходили от него, чтобы огонь опалил его могилу за то, что он отнял у несчастных женщин их единственную опору, мужа и отца… Потом она стала проклинать Гани-джан-байбачу, призывая на голову его все несчастья, чтобы он сломал себе шею, упав с лошади, чтобы света божьего невзвидел за то, что клевещет на них, и мало того, что отнял у них отца и мужа, так еще хочет забрать Савсан их жемчужину, их весенний цветочек, единственную радость матери, ее утешение! Потом она обратила свой гнев, весь пыл своей ненависти на судью, раиса и безжалостных стражников, называя их безбожниками, кровожадными тиранами, и снова рыдала, пока наконец не свалилась совсем без сил.