Чекисты сегодня проводили обыск. Как в старом тридцать седьмом. Володю Семеньшина, крепкого мужика, жену, троих детей застрелили, прям тут же. Я понял: пора линять. Вылетел из комнаты, на ходу выпалил в крайнего чекиста из «Нагана» и сиганул в окно: благо 2 этаж. Слегка задело в руку, но это царапина. Хорошо хоть, мой угол последний, у окна, иначе я был бы покойником.

7 сентября

Зализываю раны. В городе действительно что-то странное творится. Он опустел, а по городу ходят…. ЭТО НЕ ЛЮДИ, У НИХ НЕТ ЛИЦА, Я ИХ ВИДЕЛ! КРАСНОАРМЕЙЦЫ-СКЕЛЕТЫ, ЛЕТАЮЩИЕ РАБОЧИЕ, ПОЖАРНИКИ…

Я убил ещё троих. Пожарник с красными глазами и массивным топором. Медсестра – женщина без лица, с голым черепом…. РАЗВЕ ЭТО ВОЗМОЖНО??? И рабочий, со свиной харей. Похоже, в городе всё изменилось. И меняться стало после этого эксперимента. Мне нужно сматываться отсюда, пока меня не нашли.

10 сентября

Нашёл машину. Ключ был в зажигании «Победы». Неплохо. Надо бы только найти лазейку из города. Почти все улицы перекрыты, а оставшиеся патрулируют красноармейцы. Неплохо, кстати, стреляют. Назавтра, утром, попытаюсь прорваться из их окружения.

11 сентября

Вырваться удалось, но я получил пулю в руку от красноармейцев. Больно, едва левой двигаю. Мне это кажется концом.

В «Нагане» осталась лишь одна пуля. Для себя. Сегодня мне внезапно начало казаться, что я слышу чьи-то голоса в голове. Быть может, я схожу с ума?

Вечером увидел на крыше большого здания пожар. По всей видимости, это здание театра. Мне нужно всё проверить там – вдруг там остались выжившие? Но я чувствую, что до театра слишком далеко, а я с такой раной не выдержу противостоять этим безумным тварям. Мне становится жутко на душе. Я чувствую, что я перестаю быть человеком, а становлюсь таким же, как и они. Единственное, что у меня осталось – это желание забрать с собой на тот свет как можно больше этих сволочей….

Дневник закончился. Он не внушил мне оптимизма. Я спрятал блокнот в вещмешок и подтянул ремни.

– Тогда нужно идти к театру. Если там был пожар, а владелец дневника не ошибся, там действительно мог остаться кто-то нормальный. Буду надеяться на это.

Прижимая к себе автомат, я последовал на следующую улицу. Театр был совсем рядом, и я спешил к нему как можно скорее. Пару раз я натыкался на патрули красноармейцев и прятался в нишах между зданиями. По счастью, эти упыри меня не заметили. Преодолев два квартала без особых приключений, я вышел, наконец, к театру. Это было большое величественное здание с массивными колоннами у главного входа. От крыши действительно вырывалась струя тёмного дыма: пожар был уже незначительным. Теперь оставалось за малым: проникнуть внутрь. Но через главный вход соваться было глупо: у входа маячили две вооружённых фигуры. Аккуратно пригнувшись за троллейбусами, поваленными деревьями, киоском, я миновал просматриваемый участоки очутился у левой стороны здания. Мне повезло: лестница вела вниз, по-видимому, в котельную. Быстро спустившись, я убедился, что дверь открыта и вошёл внутрь.

В котельной было тепло, и я понял, насколько похолодало на улице за эту ночь.Впереди послышался хруст засыпаемого в печку угля. Я остановился, подтянув к себе свой автомат, пока из-за печки не вышел парень в грязной майке, брезентовых штанах и берцах, сжимая в руках совковую лопату. Надеясь, что в театре нет вооружённых огнестрельным оружием противников, я короткой очередью уложил кочегара наповал. Переступив через его труп, я вскинул ППШ, и прошёл к лестнице, ведущей наверх. Открыв дверь наверху, я очутился в коридоре театра.

Коридор был красиво украшен красной ковровой дорожкой. Стены украшены позолоченным вензелем с витиеватыми узорами. Внушительного вида канделябры с горевшими свечами. Красные занавески, важно подтянутые шелковыми лентами. Последний раз я был в этом театре ещё до войны. Он мне казался чем-то неземным, чем-то совсем далёким от обыденного советского быта.

Всё бы выглядело таким же, как и моё счастливое воспоминание о театре, если бы не звук, доносившийся, по-видимому, из зала. Это были звуки скрипки, но мелодия, издаваемая ей, была неправильной, какой-то жутковатой, от которой кровь стыла в жилах. Складывалось такое чувство, будто кто-то умеющий играть на скрипке просто-напросто забыл правильную последовательность нот и играл невпопад. К скрипке присоединились ещё более тяжёлые струнные инструменты. Симфония стала ещё более устрашающей.

– Значит, театр не такой уж и заброшенный. Стоит быть начеку.

Я поднялся по круглой лестнице на второй этаж. Обстановка была такая же спокойная, как и на первом этаже. Осмотрев коридор, я подошёл к дверям, судя по всему выходящим на верхнюю ложу зала. Они были заперты. Пройдя дальше, я вступил в широкое помещение, представляющую собой красиво отделанный балкон. Другое крыло театра было на расстоянии шести мраморных колонн с каждой стороны балкона. Внизу, судя по всему, был вестибюль. Едва я только вступил на балкон, как раздался яростный крик. Бросившись к балкону, я увидел, как внизу суетятся около шести пожарных. Один что-то кричал, указывая на меня пальцем.

– О, чёрт! Начинается….

Но беда не приходит одна. Раздался выстрел, и я отпрянул: пуля из казённого «Маузера» высекла кусок бетона от балкона. Схватившись за ППШ,я спрятался за колонну. Чекист стал палить прямо по ней, как сумасшедший. Вернее, он и был сумасшедшим, но в данном случае, это было мне только на руку. Отсчитав восемь патронов, я выскочил из укрытия и полил длинной очередью место между колоннами, откуда в меня палил чекист. Пули достигли цели, и тот, покачнувшись, свалился вниз с балкона.