Карякин Юрий Федорович
Шрифт:
Роман, рассказ, повесть, поэма (симфония, соната, опера, и в живописи тоже, и в архитектуре, скульптуре) — это ведь всё условности, в которые мы все — закованы. Великий художник на самом деле создает в течение своей жизни одно-единственное произведение, всегда неоконченное. Одно. Единственное. И слушать, видеть его — можно, нужно только так.
«Сон смешного человека» — это храм из храмов. В лучах всех остальных. Скажут: «Читатель не обязан это знать. Произведение, если оно истинно художественное, должно само по себе вызывать соответствующие мысли и чувства. И черновики не обязательно знать…» Извольте. Но я убежден, что если видеть и слушать «Сон» сам по себе, а не как финал и «Маленьких трагедий», и, отчасти, всех произведений Достоевского (отчасти потому, что есть еще один финал — речь Алеши), то не поймете его красоты и глубины и на одну сотую…
Еще об условности, общепринятой условности разделения творчества на отдельные произведения: роман, поэма, повесть, рассказ. Достоевский всю жизнь создавал одно-единственное произведение, как и всякий великий художник, о котором можно сказать словами Толстого о «Войне и мире»: получилось то и в той форме, в какой получилось.
Можно, нужно сопоставить «Сон смешного человека» и посмертные записки старца Федора Кузьмича Толстого. Помимо всего прочего, Федор Кузьмич — это тот же «Смешной человек». Более того — это сам Толстой в роли «Смешного человека»…
Толстой всю жизнь мучился тем, что «не те слова» говорил («Исповедь»). Всю жизнь готовился к «Уходу», предчувствовал, напророчествовал, накликал этот уход.
Может быть, это тоже в какой-то мере его, Толстого, духовный автопортрет, как «Сон смешного человека» у Достоевского, как Моцарт у Пушкина…
Его молитва здесь: «Словами не могу сказать, а сердце Ты знаешь. Ты сам в нем».
Начал Толстой свои «Посмертные записки» в 1890-м (замысел). Осуществил, не закончив, в 1905-м. Опубликовано после смерти.
Ср. образ Александра I в «Войне и мире» и в «Посмертных записках»… Что там, в «Войне и мире», предвещало такие записки?
В «Сне смешного» — взгляд оттуда (из космоса, из Вселенной, с «другой планеты», с самой высокой высоты). Так до Достоевского умели смотреть на Землю только Лермонтов и Тютчев (кто еще?).
Ср. из «Бури» Шекспира (четвертый акт) Просперо:
Мы созданы из вещества того же, Что наши сны. И сном окружена Вся наша маленькая жизнь… As dreams are made on, and our little life Is rounded with a sleep. («Tempest», act IV)Что-то это мне напоминает… Ну конечно, впрямую «Сон смешного человека».
А еще? Тютчева. Мандельштама.
Тютчев:
Как океан объемлет шар земной, Земная жизнь кругом объята снами…Это же почти перевод.
Мандельштам:
Я слово позабыл, что я хотел сказать. Слепая ласточка в чертог теней вернется На крыльях, срезанных, с прозрачными играть. В беспамятстве ночная песнь поется. А смертным власть любить и узнавать, Для них и звук в персты прольется, Но я забыл, что я хочу сказать, И мысль бесплотная в чертог теней вернется.Он же:
Какая боль искать потерянное слово.Сон — это художественное произведение, создаваемое бессознательно.
«Сон смешного человека» как законченный художественный финал (и в то же время — какое начало!) всего «единого произведения Достоевского» (и опять, конечно, открытый финал).
Здесь должны быть вспомянуты, должны вспомниться буквально все до единого произведения прежние, начиная с «Бедных людей».
Это — проработать, тоже музыкально (как «прорабатывают» в таких случаях финалы композиторы и дирижеры). Сейчас — о мотивах, интонации, образах, словах даже из «Белых ночей», которые (мотивы, образы…) звучат в «Сне смешного человека» и без которых «Сон» не может быть точно понят, исполнен.
Уже на первой страничке — чудные формулы: «Молодой вопрос <…> очень молодой».
Кстати, эпиграф-то взял из Тургенева: значит, отдал сердечную душевную дань, а потом забывал.
«Мальчик у Христа на елке»
Традиция рождественских сказок — почти двухтысячелетняя, а Достоевский ее взял и взорвал. Как все эти сказочки начинаются и как заканчиваются? Сладким елеем. А Достоевский — «взорвал», убил и воскресил этот жанр.
«Мальчик у Христа на елке» — не может быть на Земле такого человеческого сердца, которое не было бы пронзено этой рождественской сказкой… Какой кровавый кусок сердца вырван…
«Бобок»
«Бобок» сегодня. Сначала абзацем-двумя дать — вдохновенно — сам «Бобок», как бы сам по себе, а потом вдруг — да не в «Бобке» ли мы все живем? Не бормочем ли мы все сами: бобок, бобок, бобок…
«Разврат в таком месте, разврат последних упований, разврат дряблых и гниющих трупов и — даже не щадя последних мгновений сознания! Им даны, подарены эти мгновения и…»
«Бобок» — образ человечества. В последний момент своего уже потустороннего существования, когда есть еще последняя, самая последняя возможность спастись…