Карякин Юрий Федорович
Шрифт:
Между рождением Баха и смертью Бетховена (посередине — Гайдн, Гендель, Моцарт) — всего 142 года. Кант, Гегель, Шеллинг, Шопенгауэр — 136… Какие странные чудесные плодоносные взрывы! Какое гениальное состязание, соревнование гениев… Случайность? Не может быть. Их не было бы друг без друга, но как быть с первыми, с самыми первыми?
Образ: Леонардо — Микеланджело работают рядом, на разных стенах, для одного собора.
Но ведь то же самое и для названных композиторов, философов, писателей.
Да ведь, в сущности, для всех гениев не было ни времени, ни пространства (расстояния). Все они были современниками и сопространственниками, земляками, землянами.
Зорю бьют… из рук моих Ветхий Данте выпадает, На устах начатый стих Недочитанный затих. Дух далече улетает…Все они расписывали рядом стены одного храма.
Больше всего боюсь одного: не останется ли от всей России только то литературное наше созвездие, ну еще два-три — музыка, поэзия, философия Серебряного века, да еще Булгаков, Платонов, Солженицын… Больше всего боюсь и почему-то острее всего предчувствую это. Неужели вся история России сведется к этим именам и будет кто-то ездить в нее лишь для поклонения «родным могилам».
Гений — реализованный, воплощенный идеал нации. Гений нации — «путеводная звезда» ее. Точнее всех эту мысль, это чувство выразил Гоголь: Пушкин — это, может быть, русский человек через 200 лет… Пушкин родился в 1799-м, через четыре года будет 200 лет. Где они, Пушкины?..
Не только, выходит, классики марксизма-ленинизма ошибались насчет сроков…
Достоевский — Чернышевский
Чернышевский на Достоевском все-таки не споткнулся (полупрезрительно, пренебрежительно принял во внимание), а Достоевский на Чернышевском все-таки споткнулся.
В чем дело? Более глубокий человек. Интереснее относится к менее глубокому. И наоборот.
«Крокодил». Достоевский намертво, начисто отрицал, что имел в виду Чернышевского. Как же я своего брата, каторжного… Говорил это искренне, с напором. [174]
Ужасно, но я не верю. Доказательства. Жена… Мне в брюхе-то критиковать вас легче… Это из самого «Крокодила», а плюс еще оценочки в «Записных книжках» (теперь-то они известны).
174
См.: 21; 28–29 (глава «Нечто личное» из «Дневника писателя» 1873 г.).
Ну, одно из двух: либо, ничего не зная о Чернышевском, попал в десятку, либо все знал и не заметил, что попал. Стало быть, еще третье есть: знал и попал. Пародия вышла гениальной — по форме, по существу; по злобе — кислотно-щелочной. Да ведь, в самом деле, — нечестно.
А какие пародии выдавал на Белинского. И прямо: «Мерзкая букашка», «Слабоумным старичком, приживальщиком, гувернером был бы сейчас у какой-нибудь барыньки прогрессивной». [175]
В Кармазинове — Тургенев? Тоже ведь отрицал. И как хитро придумал: Тургенев — гигант двухметровый, а Кармазинов у него — коротышка… «Я — не я».
175
Первая из этих фраз — из письма Достоевского Страхову от 25 апреля (5 мая) 1871 г. (29, I; 208), вторая: «Белинский, может быть, кончил бы эмиграцией, если бы прожил дольше и если бы удалось ему эмигрировать, и скитался бы теперь маленьким и восторженным старичком с прежнею теплою верой, не допускающей ни малейших сомнений, где-нибудь по конгрессам Германии и Швейцарии или примкнул бы адъютантом к какой-нибудь немецкой m-me Гёгг, на побегушках по какому-нибудь женскому вопросу» (21; 11–12, глава «Старые люди» из «Дневника писателя» 1873 г.), Мадам Гёгг — основательница женского пансиона в Женеве, жена немецкого республиканца (12; 341).
«Всю жизнь за черту переходил». «Натура моя подлая и чересчур страстная». «И знаешь, что не прав, а настаиваешь».
И ведь в 1873 году, когда оправдывался (что я — Фаддей Булгарин, что ли?), ведь действительно ни на секунду не сомневаешься вначале, что вполне искренен и даже «кощуном» (от «кощунство») себя считаешь, заподозрив его в нечестности. Но факты, факты!.. А может, и вправду искренен, забыл — вот вам еще одно подтверждение: плохая память — чистая совесть, и наоборот.
Чернышевский. «Что делать?» Мало кто помнит, особенно сейчас, когда на Чернышевском любят жирно поставить крест, что Рахметов, роясь в книгах и отбрасывая с пренебрежениям большинство из них, вдруг говорит: «А, вот это хорошо, что попалась…» Попалось вот что: «Замечания о пророчествах Даниила и Апокалипсиса Св. Иоанна» Ньютона.
Лет тридцать назад я впервые обратил на это внимание. Мой соавтор тогда, Женя Плимак, не понял, пренебрег — я буквально заставил его найти этот том (Ньютона).
И уж конечно, это прошло мимо внимания В.И. Ульянова, которого, по его собственному признанию, Чернышевский «всего перепахал».
Некролог о Писареве
Никто так не насокрушал, никто так не набедокурил. Долго не мог я понять — почему так люблю его? Да потому что, проживи он даже чуть-чуть больше (а если бы десять — двадцать лет), то какие уроки беспощадные извлек бы он из себя, какие прозрения вперед бросил бы… Не надо его проклинать (Ахматова…). Надо о нем — сострадать. Надо набраться его нерастраченных сил. Его смерть, ранняя, — тоже одна из бед России.
Достоевский это понимал. Или по крайней мере предчувствовал. Ну представьте себе, что Достоевского, «петрашевцев»(!) расстреляли бы все-таки, тогда, 22 декабря 1849 года… Но ведь, быть может, такое случилось с Писаревым. Какие перевороты, какие самоперевороты при такой-то беспощадности к самому себе, при такой-то жестокой совести, — о Господи, что бы из него вышло.
Достоевского можно не понять тупо. Но Достоевского можно не понять гениально. В этом весь Писарев. А если бы он еще его и понял, Достоевского, то…