Карякин Юрий Федорович
Шрифт:
Опять:
1. Что значила Сикстинская Мадонна для Достоевского самого?..
2. Для его читателей тогдашних?
3. А для нынешних?
Кстати: а сколько тогдашних читателей-то было?! Не забудем (в этом отношении — факт из фактов): трехтысячный тираж отдельного издания «Бесов» 1873 года на треть не был раскуплен — тираж тогдашних журналов буквально ведь капля в море.
Нынешние — зато! — имеют, только пожелай, пусть несовершенные, но альбомы, видеокассеты… Но — знают ли, понимают ли, чувствуют, — что тогда значила эта Мадонна для Достоевского?..
И ведь то же самое, то же самое — о Гольбейне.
То же самое и с музыкой, которую слушал, любил — не любил Достоевский…
Короче, то же самое со всей его «Библиотекой», — литературной, изобразительной, философской, музыкальной…
Набоков о Достоевском
Когда-то, лет десять назад, читал извлечения из набоковской лекции о Достоевском. Расстроился и озлился. Неделю назад купил набоковские лекции по русской литературе. [166] Неделю откладывал прочтение. Ходил как кот вокруг горячей каши: опять боялся расстроиться. Наконец вчера прочел. Конечно, расстроился, но больше всего из-за самого Набокова.
166
Набоков В.В. Лекции по русской литературе / Пер. с англ.; предисл. Ив. Толстого. М.: Независимая газета, 1996.
Набоков для меня (как, наверное, и для всего нашего поколения) любовь поздняя, но — любовь.
1. Если б не знал, что это Набоков, ни за что бы не поверил. Имею в виду мысли. По стилю можно еще угадать.
2. Поражает минимум информированности самого Набокова и минимум информации, которую он сообщает американским студентам.
3. Общее неприятие Достоевского как художника. Ничего оригинального. Все это было — и посильнее — у Тургенева, Толстого…
4. Надо прежде всего понять:
а) на чем, на каких фактах основана его предвзятость;
б) почему такая личная неприязнь?
Да, надо понять, прежде чем оценивать.
Все отрицательное о Достоевском — в его оценках, повторяю, — неоригинально.
Учесть, что это лекция. Лекция студентам, лекция американским студентам. Прагматическое просветительство, так сказать. И все-таки это не на уровне самого Набокова. Ну а теперь конкретнее. Перечитаем с самыми первыми комментариями.
«Я испытываю чувство некоторой неловкости, говоря о Достоевском.
В своих лекциях я обычно смотрю на литературу под единственным интересным мне углом, то есть как на явление мирового искусства и проявление личного таланта. С этой точки зрения Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный, со вспышками непревзойденного юмора, которые, увы, чередуются с длинными пустошами литературных банальностей. В «Преступлении и наказании» Раскольников неизвестно почему убивает старуху-процентщицу и ее сестру» (с. 176).
Неизвестно почему?! Ответ — и в романе, и в черновиках, которых он явно не знает (и знать не хочет).
«Не скрою, мне страшно хочется Достоевского развенчать. Но я отдаю себе отчет в том, что рядовой читатель будет смущен приведенными доводами» (с. 176).
А нерядовой?! От Розанова, Шестова, Бердяева, Мережковского… до Гроссмана, Долинина, Бахтина? Всякое бывало между Достоевским — Белинским, Некрасовым, Тургеневым, Толстым… Но зато какие влюбленности, какие проникновения — именно в силу любви.
Достоевский «с детства был подвержен таинственному недугу — эпилепсии» (с. 177).
Очень спорно это.
Зато дальше верно:
«Его вторая повесть “Двойник” (1846) — лучшая и, конечно, значительно более совершенная, чем “Бедные люди”, — была принята довольно холодно» (с. 178).
«Лучшим, что он написал, мне кажется „Двойник“ (с. 183).
А тут — редкое понимание.
«Все самые известные сочинения: “Преступление и наказание”(1866), “Игрок” (1867), “Идиот” (1868), “Бесы” (1872), “Братья Карамазовы”) и др. — создавались в условиях вечной спешки: он не всегда имел возможность даже перечитать написанное, вернее — продиктованное стенографисткам» (с. 180).
Стенографисткам? Одно из двух: либо открытие, либо неряшливость. Стенографка была одна-единственная…
А вместо этого насмешливого замечания стоило бы увлечься мыслью: диктовка, как ничто, лучше отвечала именно художественным особенностям — апокалипсически лихорадочному стилю Достоевского.
«“Бесы” имели огромный успех. Вскоре после их появления ему предложили печататься в консервативном журнале “Гражданин”, который издавал князь Мещерский. Перед смертью он работал над вторым томом “Братья Карамазовы”» (с. 181).
Во-первых, «Бесы», к сожалению, не имели огромного успеха.
Во-вторых, «ему предложили» не печататься в «Гражданине», а заменить там Мещерского. [167]
В-третьих, если бы «работал над вторым томом»! Не успел! В черновиках: nihil.
167
Князь Мещерский продолжал оставаться издателем «Гражданина», а Достоевский заменил на посту редактора Г.К. Градовского (21; 359–362).