Грейс. Странно, что ты так влюбилась в театр. В твоей семье никто не проявлял к нему ни малейшего интереса. Мне это тоже трудно понять. Я знаю, что тебя раздражает, когда я так говорю, но, честное слово, есть в театре нечто детское. Ну, сходишь, ну, поразвлечешься, послушаешь, посмотришь сценки, поглазеешь на костюмы. Но у меня никогда не было ни малейшего желания ни играть на сцене, ни ставить, что там еще в театре делают. Декорации? Никогда не обращала внимания, хороши они или так себе. Если действие происходит в гостиной и гостиная выглядит как гостиная, то меня это вполне устраивает. Режиссура? Честно, Конни, ну какая мне разница, где стоит Мэри Уолл, когда Рэдди Дикинсон пересекает комнату, или наоборот?

Конни. Разница огромная, но я не думаю, что ты способна ее понять.

Грейс. Это хорошо, потому что я даже пытаться не буду. Жаль, что ты не занялась живописью или чем-то еще.

Конни. Это для меня не новость. Но всякий раз, когда мы ставим спектакль, у меня такое чувство, словно я пишу картину. Конечно, это в том случае, если актеры меня слушаются. А когда перечат, хочется взять нож и разрезать их на куски, как художник кромсает неполучившееся полотно.

Грейс. Больше я никогда не буду у тебя играть.

Конни. А я и не обращусь к тебе. Твоя красота не способствует успеху спектакля, а только отвлекает зрителя.

Грейс. Ты никогда не говорила, что я красива.

Конни. Потому что ты не была красива. Ты была… сногсшибательна, но не красива. До тридцати лет настоящей красоты в тебе не было. Да и у немногих она бывает. Ты начала становиться по-настоящему красивой, когда разлюбила Сидни.

Грейс. Что за чушь!

Конни. Это произошло четыре или пять лет назад. Думаю, тебе просто стало скучно с ним. Родились дети, в его любви ты была уверена. Вот тогда-то ты и стала интересной красивой женщиной.

Грейс. Ты спятила. Ты что, все время так думала или говоришь просто для поддержания беседы? В таком случае это дурной тон.

Конни. Ой, Грейс, ты же не на сцене. Я слишком хорошо тебя знаю.

Грейс. А мне кажется, что совсем не знаешь. Я не позволю тебе говорить в таком духе обо мне и Сидни.

Конни. Отлично, поговорим о войне.

Грейс. О чем угодно, лишь бы не о твоих дурацких идеях.

Конни. Они не дурацкие, и ты это знаешь. Ты потому вдруг стала такой чувствительной, что испугалась, вдруг я о Роджере Бэнноне заговорю. Не бойся. Твой роман с Роджером Бэнноном — это… твой роман. А я лишь сказала, что произошло с тобой четыре-пять лет назад. Твой роман — естественное следствие этого, и я бы не стала придавать ему такого большого значения. Вообще-то единственное, что кажется странным, что нечто подобное не случилось раньше.

Грейс. Конни Шофшталь!

Конни. Не беспокойся и не верти головой. Поблизости никого нет.

Грейс. Да что это такое ты болтаешь про меня и Роджера Бэннона? Я едва с ним знакома.

Конни. А женщине и не обязательно быть хорошо знакомой с мужчиной, чтобы его использовать. А ты как раз используешь Роджера Бэннона.

Грейс. О Господи!

Конни. Неужели ты думаешь, что такая вещь может остаться тайной для Форт-Пенна?

Грейс. Ну да… честно говоря, да. Стало быть, он проболтался.

Конни. Во всяком случае, кто-то проболтался, и, да, думаю, это он. Для таких типов половина удовольствия в том, чтобы похвастаться.

Грейс. Стало быть, Сидни знает. Я думала, просто догадывается, но не уверен. Кто бы мог сказать ему? Кто мог так поступить?

Конни. Брок.

Грейс. Нет. Хоть Брок и ненавидит Сидни, но он мой брат и не стал бы подвергать угрозе мой покой.

Конни. А может, он считает, что без Сидни тебе будет лучше.

Грейс. Нет. Это не так. Без Сидни я никто.

Конни. Что за чушь ты несешь?

Грейс. Это не чушь.

Конни. Самая настоящая. Если сейчас разведешься, и двух лет не пройдет, как снова выскочишь замуж. Дети будут напоминать тебе о Сидни, но и только.

Грейс. Нет, не только. Я не такая умная и не такая находчивая, как ты, Конни, но себя я знаю и знаю, как мне повезло, что я встретила Сидни. Кроме него, мне не встречались мужчины, за которых я хотела бы выйти замуж.