Шрифт:
— Я совсем обезумела, да?
— Ты любима, — сказал я, — и ты сделала меня счастливейшим человеком на свете.
— А ты меня — счастливейшей женщиной на свете, — сказала она. — Боже, мои бифштексы!
55
Бифштексы сгорели.
Мы сидели в гостиной за наскоро накрытым столом, ели салат и очень много холодного мяса и длинные батоны белого хлеба, запивая все это «Розе». Первые новости по телевидению мы тоже пропустили. Анжела выключила звук у большого телевизора. После ужина я помог ей отнести все на кухню, и Анжела заметила, что бутылка шампанского нам сейчас бы тоже не помешала. Мы пили медленно, смакуя каждый глоток, и я рассказал Анжеле о своей работе, а она сообщила мне, что в Каннах у всех на устах гибель Хельмана и убийство Килвуда. Хотя город кишмя кишит полицейскими и высокими чинами из разных министерств, но делается все, чтобы спустить это дело на тормозах. Люди, с которыми она познакомила меня в доме Трабо, еще не разъехались. Анжела сказала, что слышала, будто они все по отдельности или вместе очень часто встречались с исполнительным директором банка Хельмана. Сама же Анжела за это время получила новые заказы. Мы с ней пошли в мастерскую, и она с гордостью показала мне, как прилежно она трудилась.
Вернувшись в гостиную, она вдруг заявила:
— Роберт, я приняла одно решение и сегодня же хочу его выполнить. Тем более сейчас.
— Что же ты решила?
— Я принадлежу тебе. Ты принадлежишь мне. Поэтому ты имеешь право знать, как я жила до тебя.
— Замолчи.
— Не замолчу. В моей жизни, конечно, были другие мужчины.
— Конечно были. Прошу тебя, Анжела, прекрати.
— Нет, дай мне сказать! Никто из них не мог сравниться с тобой, я знаю это не с сегодняшнего дня. Я знала это, когда ты только переступил порог моего дома.
— В плохо сшитом костюме, выдохшийся и подавленный.
— Да, — сказала Анжела, — все было именно так. Но я поняла: это человек, которого я буду любить, как никого и никогда не любила. И поэтому не хочу иметь от тебя никаких тайн. Особенно после того, что было… сегодня. Мужчин было не так уж много. Я не была доступной женщиной, но и монашенкой тоже не была. Я тебе все расскажу.
— Нет, — решительно возразил я. — Ничего тебе не надо рассказывать. Меня просто не интересует, что было в твоей жизни до меня. Я не хочу этого знать. Это не имеет значения. Ведь мы тогда не знали друг друга. И не могли предугадать, что когда-нибудь узнаем. Что было, то быльем поросло. И забудь о нем.
Она долго молча смотрела на меня, и губы ее дрожали.
— Ах, Роберт, — сказала она наконец, — не думала я, что смогу так полюбить…
— Я тоже не думал.
— Это ты научил меня любить по-настоящему. Я так благодарна тебе за это. — Она присела ко мне на колени и стала гладить мои щеки и волосы.
— Но ведь и я чувствую то же самое, — сказал я.
— И теперь нас ничто не разлучит.
— Ничто и никто.
— Только… только одно, — запнувшись, выдавила она.
Она имела в виду смерть — сегодня мы уже говорили о ней. И вот теперь опять…
— Помолчи, — попросил я.
Но она не захотела молчать.
— Если… если один из нас уйдет, второй вскоре последует за ним, правда? Потому что мы уже не можем жить друг без друга. Ведь это так, Роберт?
— Да, Анжела, это так.
Она встала, подошла к маленькому столику и взяла лежавшую на нем книгу. Я забыл имя автора этой книги, но знал со слов Анжелы, что это был американец. Она сказала:
— Это его стихи в переводе на немецкий. Вот одно, которое я без конца перечитывала в последние дни.
Она опустилась на тахту, надела очки и так, нагишом, только в очках и бриллиантовых сережках, прочла мне это стихотворение:
«Свободен от ярости жизненных сил, от страха и надежды иллюзорной, скажи спасибо Богу, кто б он ни был, за то, что жизнь всегда кончает смертью, а мертвые на землю не вернутся, за то, что даже тихая речушка всегда найдет свою дорогу к морю».
Она сняла очки и опустила книгу на колени.
Я спросил:
— Зачем ты читаешь такое, Анжела? Почему?
— Не волнуйся, любимый, все в порядке. Потому что я теперь хочу жить, так хочу жить! Поэтому… Поэтому я, естественно, думаю и… об этом. И нахожу это стихотворение восхитительным. Оно так утешает. И если Бог даст нам время, я буду тебя еще больше любить… Потом…
Случайно взглянув на часы, я увидел, что уже половина первого. Значит, мы пропустили и самый последний выпуск новостей по телевидению. Глубоко внизу вновь переливались и мерцали тысячи огоньков — на воде, на берегу, и белые, и пестрые.
Так много огней.
56
Была половина первого, но мы не пошли спать. Опять стали слушать пластинки, при этом много курили и пили. Анжела поставила на стол два трехсвечовых канделябра и выключила электричество. И вот мы сидели при свечах и слушали музыку. Мы сидели на тахте рядышком, тесно прижавшись друг к другу и обнявшись. Язычки пламени тихонько колебались и отбрасывали причудливые тени.
Вдруг Анжела уснула у меня на плече, а я даже не сразу это заметил. Она так ровно дышала. Я не стал ее будить, просто сидел и слушал ее дыхание и музыку Рахманинова, немного молился. Примерно через час Анжела проснулась.