— Роберт! — вскочила она при моем появлении. — Где ты был? Я так беспокоилась!

— Но я же оставил тебе записку.

— А я все равно беспокоилась — когда проснулась и обнаружила, что тебя нет рядом. Записку я только потом заметила. Так где же ты был?

— Закрой глаза.

Она послушно исполнила мою просьбу.

Я вынул кольцо из коробочки.

— Дай мне твою левую руку.

Она опять послушалась. И я надел кольцо ей на палец.

— Теперь уже можно взглянуть?

— Да.

Она открыла глаза и удивленно уставилась на кольцо, переливавшееся всеми цветами радуги.

Она только смогла едва слышно прошептать:

— Роберт…

Я сказал:

— Знаю, это безумие. Я еще не получил развода, а уже дарю тебе обручальное кольцо. Но с другой стороны, это вовсе не безумие, потому что для меня ты — женщина, на которой я женюсь. Значит — моя жена.

— А ты — мой муж, — сказала Анжела. — Благодарю тебя, Роберт. Благодарю от всего сердца. Это кольцо… как бы завершение всего, правда?

— Вот именно — завершение, — сказал я.

В гостиной зазвонил телефон.

Башня была узкой и высокой. На ее крыше были установлены мощные прожекторы — ночью они, вероятно, освещали территорию товарной станции. Башня одиноко возвышалась посреди пустой бетонированной площадки. Полицейский, засевший в крошечной кабине на крыше, мгновенно высунул ствол автомата в окно, и длинная очередь разорвала тишину. Все пули били в закрытое окно на втором этаже дома, стоявшего на унылой нищенской улочке прямо против входа в вокзал. Там и было-то всего два дома да росло несколько пыльных пальм. Один дом был выкрашен розовой краской, другой — зеленоватой. Штукатурка с обоих давно начала обсыпаться, оба дома были двухэтажные и очень запущенные. Кроме них больше никакого жилья вокруг не было.

За закрытым окном кто-то задвигался, и тут же прозвучали ответные выстрелы. Я заметил, как в углу окна рядом с разбитым вспыхнуло пламя автоматного выстрела. Второе окно было открыто. Стрелявшего не было видно. Он не целился только в полицейского на башне, он обстреливал всю территорию вокзала, составы и пути. За многими вагонами прятались полицейские, все как один с автоматами. Когда я приехал, мне пришлось, словно зайцу, петлять и прыгать между товарными вагонами — пули свистели вокруг. Этот человек, засевший на втором этаже, видимо, какой-то убийца-маньяк.

Весь квартал был оцеплен полицейскими и патрульными машинами. За ними собрались толпы любопытных — рыбаки, дети, старики и женщины с корзинками для продуктов. Бедняки, населяющие этот бедняцкий квартал. Меня пропустили сквозь оцепление лишь после того, как я назвал одному из старших офицеров полиции свое имя и сообщил, что Луи Лакросс позвонил мне по телефону и просил приехать. Офицеру мое имя было уже известно. Лакросс проинформировал его обо мне, и теперь он показал мне на один из стоявших на путях товарных вагонов: за ним сидел, скорчившись, Лакросс, видеть которого я не мог. Двигаясь перебежками, я буквально умирал от страха, но тем не менее бежал и бежал, а полицейские, укрывавшиеся за вагонами и пакгаузами, а также тот, что сидел на крыше башни, прикрывали меня, ведя бешеный огонь по окнам квартиры того человека на втором этаже дома по улице Пьера Семара. Полицейские были повсюду. Огромная и унылая территория станции буквально кишела ими. Они стояли и у самого дома, прижавшись к его стене, наверняка кое-кто из них проник уже и внутрь. Все они были вооружены и в стальных касках. Мрачная улица Пьера Семара ведет от улицы Френсиса Тонне на севере почти прямо на юг и вниз к бульвару де Миди, за которым уже море. Как я уже упоминал, на улице Пьера Семара было всего несколько домишек на восточной стороне, налево от них открытое пространство. Там располагалась огромная товарная станция — путаница рельсов и складские помещения. Эта товарная станция была самой отвратительной и безрадостной из всех, какие я когда-либо видел. А ведь бульвар де Миди проходит параллельно ей всего в ста метрах, за ним уже море. Здесь же буквально все было покрыто слоем грязи, даже листья пальм.

Я все-таки добрался до вагона, на который мне указал офицер, и увидел за ним коротышку Лакросса. Как всегда, он был в штатском, но с автоматом, как и все остальные.

— Доброе утро, — сказал он. Его тон и манера держаться просто ошарашили меня. Куда подевался запуганный и согбенный чиновник? Передо мной был разгневанный и полный решимости мужчина. — У вас нет оружия?

— Нет.

— Эти идиоты! Почему вам не дали оружия? Мы ведь здесь не в индейцев играем!

Пока мы с ним разговаривали, все время гремели выстрелы, раздавались автоматные очереди, звенели разбитые стекла. Взвизгивали женщины, мужчины орали что-то неразборчивое.

— Что здесь происходит? — спросил я.

— Я же сказал вам по телефону, что мы пока не знаем, какой из алжирцев, названных нашим осведомителем, нам нужен. И поэтому хотели действовать с максимальной осторожностью. Какое там! — Он сплюнул в пыль у рельсов. Его костюм был весь в грязи, как и мои брюки… Мы оба обливались потом. Солнце пекло нещадно.

— Сегодня в восемь утра полицейские из уголовного отдела Центрального комиссариата прибыли сюда, чтобы схватить этих алжирцев в их квартирах. Шли они попарно и конечно имели на руках ордера на обыск. Те двое, что подошли к этому вот дому, позвонили в дверь этого проклятущего алжирца. Зовут его Аргуад, и он был дома. Но не пожелал открыть. Наши люди сказали через дверь, что они из полиции. После чего у алжирца, видимо, сдали нервы. Он начал вопить.

— Что?

— Что он не верит ни единому слову, что никакие они не полицейские, и что он не даст себя просто так прикончить. А потом выпустил очередь из автомата сквозь закрытую дверь и ранил в живот одного из наших людей. Сука поганая. — Лакросс опять сплюнул. И, видимо, что-то заметил в окнах второго этажа, потому что вдруг вскинул автомат и выстрелил. — Впустую, — сказал он устало.

— Что с раненым?

— Отправили в госпиталь. Срочная операция.

— Выживет?

— Надеюсь. Операция еще не закончилась. Во всяком случае, после этого подняли по тревоге всех, кого смогли найти, и всех направили сюда. Руссель тоже тут. Он за вагоном-рефрижератором, вам его не видно.