— Да, правильно, вы же были в это время в Чили.

— На конгрессе по торговле. Предварительно я еще уладил там некоторые банковские дела. Конгресс начался тринадцатого апреля. А я улетел заранее — еще двадцать девятого марта.

— Другими словами, вы узнали об этой ночной вылазке своего шефа только благодаря телефонному звонку Молитора?

— Правильно. Когда господин Хельман попал в катастрофу и погиб, я, получив об этом телеграмму, немедленно вылетел в Ниццу, чтобы вернуться в Канны и позаботиться о фрау Хельман.

— Она все еще уверена, что это было убийство.

Но он уже не слушал меня, он сам говорил, причем очень быстро:

— После звонка Молитора мне стало совершенно ясно: господин Хельман не искал какие-то бумаги, а хотел их уничтожить.

— Но ведь вы говорите, такие бумаги существуют в нескольких экземплярах.

— Да, но он мог попытаться забрать их все себе, чтобы скрыть какую-то операцию. Вероятно, из этого ничего не вышло. Может быть, из-за этого и произошла трагедия.

— Следовательно, вы теперь уже не верите в то, что это было убийство или несчастный случай?

— Именно так, господин Лукас.

— А что вы теперь считаете причиной его гибели? Скажите же!

— Самоубийство, — твердо отчеканил Зееберг. — Самоубийство как выход из безвыходной ситуации.

В ветвях пели птицы, жужжали пчелы. Зееберг вдруг сказал:

— Я ни слова не сказал об этом фрау Хельман, учитывая ее состояние. А вам я расскажу всю правду о том, что я выяснил во Франкфурте — вместе с господином Гроссером, нашим главным прокуристом: он сейчас будет вести все дела, пока я не смогу окончательно вернуться во Франкфурт. Я работал с ним ночи напролет. И правда оказалась весьма непривлекательной. Тем не менее, я вам ее скажу. Господин Хельман и Джон Килвуд в мое отсутствие и перед снижением курса английского фунта покупали фунты и выдали кредиты в фунтах на общую сумму в пятьсот миллионов марок.

— Прекрасно, что вы об этом сообщаете, — сказал я. — Правда, налоговый инспектор Кеслер этот факт уже тоже установил.

— То есть — вы об этом знали?

Я кивнул.

— Вы знали, что Хельман по поручению Килвуда скупал фунты?

— Да.

— И знаете также о непостижимом, загадочном, безумном поступке Хельмана, который вместо того, чтобы немедленно перепродать фунты Федеральному банку, еще и раздавал огромные суммы в кредит, так что в результате банку был причинен ущерб в сорок миллионов марок?

— Об этом я тоже знаю, — сказал я и подумал, что Зееберг, вероятно, лишь потому так разоткровенничался передо мной, что понял: другого пути у него нет.

— Из-за этого банк, разумеется, не пошатнется, — сказал Зееберг. — Об этом я успел позаботиться. Дела идут своим чередом. Но вы можете понять, почему фунты остались у нас на руках? И почему мы раздавали фунтовые кредиты? На что рассчитывал господин Хельман?

— Этого я не знаю, — признался я. — Как и вы.

— О, — сказал он. — А вы, очевидно, полагаете, что я-то знаю. Но это не так! Я в самом деле не знаю. И никто не знает. И никто из посвященных в дела банка не может этого понять.

— «Посвященные» — это вы и главный прокурист Гроссер, а также господа Саргантана, Фабиани, Торвелл и Тенедос, не правда ли? Чтобы не затягивать наш разговор, господин Зееберг, я уж сразу скажу: мне известно, что все эти господа, а также и Килвуд, основали транснациональную компанию «Куд», этого монстра электроники, имея в качестве доверенного банка — банк Хельмана.

— И Джона Килвуда в качестве исполнительного директора компании «Куд», — добавил он.

— Что правда, то правда, — сказал я, продолжая разглядывать голову Януса. Сколько же веков этой каменной голове?

— Я ничего от вас не скрываю. Даже того, что такие финансовые операции, как скупка слабой валюты накануне падения ее курса, и раньше частенько поручалась нашей группе от имени Килвуда. С тем отличием, что раньше Хельман всегда тут же перепродавал эту валюту Федеральному банку.

— Скажите, господин Зееберг, вы находите такие операции честными?

— Они вполне законны. И только это имеет значение. Банкир не имеет права предпринимать ничего незаконного. Деньги обладают собственной моралью. Это говорю вам я. И знаю, что это звучит цинично. Однако я не циник. Но и не лицемер.

— В противоположность господину Хельману, — заметил я.

— Что вы хотите этим сказать? Ах, вот оно что! — Он прикусил язык. — Значит, вы осведомлены и о том докладе, который он сделал в отеле «Франкфуртер Хоф» в ту ночь, когда потом перерыл все в моем отделе. Вы ведь имеете в виду эту его речь об этике банкира и его ответственности перед обществом, так?

— Да, господин Зееберг.

Он умолк. Я ждал довольно долго, потом все же заговорил первым:

— Вы не хотите критиковать своего шефа.