Мехмед почти силой поднял своего собеседника с земли, а мальчик по-прежнему пребывал в оцепенении:

— Пойдём. Не надо стоять тут, — сказал принц и потянул за рукав тулупа в сторону своего шатра. — Если ты будешь стоять здесь, ты будешь плакать. А тебе не надо плакать.

Мальчик с неохотой повиновался, а Мехмед, приведя его в шатёр, выпроводил слугу, оказавшегося там, и опустил полог над входом, дабы никто не увидел происходящее внутри. Затем принц заставил своего гостя сесть, а тринадцатилетний албанец застыл в той позе, как посадили, и молчал.

— Где твоя мать? — спросил Мехмед, усаживаясь напротив. — Осталась в крепости?

— Умерла пять лет назад, — всхлипнул мальчик.

— А другие родные? — спросил принц. — Дядя? Тётя? Родители отца? Родители матери?

— У мамы много родни, но они далеко, — сказал мальчик. — Когда отец женился, то почти сразу уехал вместе с мамой от них. А у отца никого нет.

— Неужели, все умерли? — удивился принц.

— Он обратился в истинную веру, а его родные остались неверными. Значит, для него они как будто умерли, — объяснил мальчик и, чуть помедлив, спросил: — Мой отец умер на войне с неверными. Значит, он попадёт в рай?

— Конечно, — ответил Мехмед, успокаивая собеседника, и продолжал допытываться: — Но кто-нибудь у тебя здесь найдётся? Есть кто-нибудь, чтобы о тебе заботиться?

— Не знаю, — ответил мальчик. — Мы жили вдвоём с отцом, а теперь…, - он снова зарыдал, закрыв лицо ладонями.

— Не плачь, — четырнадцатилетний принц попытался обнять его, притянуть к себе, так что дерзкое намерение, которое вызревало у Мехмеда уже второй день, окончательно оформилось: «Должен же я хотя бы попробовать. Нужно же когда-то начинать. А почему бы не сейчас, если всё так устроилось. Родни у него нет. Значит, никто не станет его искать. И жаловаться на меня никто не станет».

Конечно, если б здесь оказался Учитель, то сказал бы: «Ты поступаешь недостойно. И тебе слишком рано делать такие вещи. Лучше подождать несколько лет».

Но ведь столько ждать — с ума сойдёшь! Мехмед ощущал это именно так — как некое безумие, которое временами подступало, потому что хотелось вести себя безрассудно, забыть обо всех правилах, опасностях, обо всём. Учитель однажды сказал: «Иногда я не повелеваю своим телом, а оно повелевает мной», — а принц сейчас чувствовал, что подобен Учителю.

«Даже теперь, когда моё тело приказывает мне, я думаю о пользе для Учителя, — успокаивал себя Мехмед. — Я получу опыт, а Учитель останется ни при чём и потому не будет казнён. Я сам сделаю с этим мальчиком то, чего Учитель не может сделать со мной безнаказанно. Меня не казнят, потому что я единственный наследник трона. Как бы ни гневался отец, он не обезглавит собственное государство. А мальчика… да, я не хочу, чтобы его казнили, но что же делать, если я должен выбирать между его жизнью и возможностью стать самим собой. Конечно, я выберу себя. А кто на моём месте выбрал бы иначе?»

Голос разума, всё же звучавший в голове, но очень тихо, предостерегал, что отец, разгневавшись, может отдать приказ, о котором впоследствии пожалеет. Отец вполне мог казнить и собственного сына, если б история получила широкую огласку, но Мехмед готов был рискнуть даже собственной головой. В шатре никого не было, а этого красивого албанского мальчика, одетого в овечий тулуп и большую шапку, так хотелось утешить и не только утешить!

«Поначалу он даже не поймёт, что я собираюсь сделать», — подумал принц, притягивая этого мальчика к себе, но тот, прекратив рыдать, вдруг упёрся Мехмеду в грудь ладонями и оттолкнул, а точнее сам вырвался и отсел подальше:

— Нет, — произнесли разрумянившиеся уста с тоненькими тёмными усиками над верхней губой.

— Что «нет»? — удивился принц.

Кареглазый албанский мальчик смотрел так, как будто понимал, что с ним собираются сделать. Но откуда могло взяться это понимание? Чем Мехмед выдал себя? Ничем. И всё же мальчик смотрел очень понимающе и почему-то не выражал возмущения, а лишь несогласие.

«Не может быть. Неужели мне настолько повезло, и ты подобен мне? — мысленно обратился к нему принц. — Ах, как жаль, что тебя казнят. Как жаль!»

Меж тем мальчик ответил на недавний вопрос:

— Прошу тебя, господин, не делай так.

— Я всего лишь хотел тебя утешить, — недоумённо возразил Мехмед, но мальчик, услышав такое, ещё больше насторожился, как будто истолковал слово «утешение» в непристойном смысле.

Принцу начало это надоедать. Он гневно сдвинул брови и даже вскочил:

— Ты что же думаешь обо мне!? Подозреваешь меня в чём-то? Меня!? Да как ты смеешь! Я оказал тебе гостеприимство, сочувствую твоему горю, а ты…