О том же самом писал «друг и соперник» Слуцкого, Давид Самойлов: «Басам революции он пытался придать мягкий баритональный оттенок». И еще лучше, еще точнее, словно бы поясняя прозвище, данное Слуцкому Иосифом Бродским — «Добрый Борух», Самойлов писал: «Не любовь, не гнев — главное поэтическое чувство Слуцкого. Жалость. Он жалеет детей, лошадей, девушек, вдов, солдат, писарей, даже немца, пленного врага, ему жалко, хотя он и принуждает себя не жалеть. (…) Жалко. “А все-таки мне жаль их”. "Здесь рядом дети спят”. “А вдова Ковалева все помнит о нем”. Пляшут вдовы: “…их пары птицами взвиваются, сияют утреннею зорькою, и только сердце разрывается от этого веселья горького”… Гипс на ране — вот поэтика Слуцкого» (см.: Самойлов Д. С. Памятные записки. М.: Международные отношения, 1995. С. 168).

Пожалуй, никто не смог так верно описать Бориса Слуцкого.

Теперь надо соединить эту «жалостливость почти бабью» с мужским, безжалостным умом, остроумной язвительностью, гордостью, замкнутостью — и перед нами один из самых парадоксальных поэтов России, а может, и самый парадоксальный.

В подготовке книги к печати нам оказали большую помощь Ал. Симонов, Л. Лазарев, Е. Ржевская, Л. Дубшан, Б. Фрезинский, Нина и Зиновий Либерман. Всем им авторы приносят глубокую признательность.

Его жизнь начиналась на переломном рубеже истории огромной страны, еще недавно называвшейся Российской империей. Ураган революционных перемен ворвался в жизнь народов. Первое, что даровала революция евреям России — отмену черты оседлости. Евреи обрели право передвижения и сорвались с проклятых насиженных мест. Чета Слуцких, люди не первой молодости — Абраму Наумовичу шел тридцать третий год, Александре Абрамовне двадцать восьмой, — покинула постылое местечко и переехала в Славянск — ближайший заштатный городок Изюмского уезда Харьковской губернии. Здесь 7 мая 1919 года родился их первенец, будущий поэт.

Слуцкие знали, что они покинули. Позади была жизнь в глухом еврейском местечке, погромы, нищета. Жизнь без надежды и без будущего для детей. Но что ожидало их впереди? Не только они, никто не мог толком представить себе, что несут с собой перемены. Первые годы жизни на новом месте не принесли ни радости, ни покоя. Волны Гражданской войны, ее отливы и приливы, потрясали Украину. Не обошли они стороной и Славянск. Но семье Слуцких война и набеги многочисленных банд не нанесли урона. В 1922 году семья пополнилась еще одним ребенком. У Бориса появился брат — Ефим. В том же году Слуцкие переехали в Харьков, в тогдашнюю столицу Украины.

Если справедливо утверждение, будто психика человека формируется в младенчестве, то этим объяснимы и многие черты характера будущего поэта. Над колыбелью Бориса не склонялись «ржавые евреи» с их догматизмом и покорностью судьбе. Спасаемый от погромщиков младенец прижимался к теплой груди матери. С ее молоком он всасывал доброту и любовь, жалость и сострадание — черты, которые с такой силой прозвучали в его поэзии. От мамы шло и дуновение прекрасного — музыка и стихи. Вспоминая маму, думая о ней, Борис писал в стихотворении «Матери с младенцами»:

Отец был кормильцем семьи. Он владел одной из немногих профессий, разрешенных евреям черты оседлости, — работал приказчиком до революции и служащим в торговле в послереволюционные годы. От него шла к детям уверенность в завтрашнем дне, надежность и незыблемость семейного уклада. В Харькове у Слуцких родился третий ребенок — дочь Мария. У братьев появилась сестренка Мура.

Из трудных послереволюционных лет маленький Борис вынес чувство семейной привязанности, сознание семейственности в высшем значении этого понятия. Этому чувству он был верен всю свою жизнь.

Тому немало доказательств: отношение к прожившей до конца своих дней в семье Слуцких няне; постоянная забота о престарелых родителях; самоотверженный уход за мамой во время ее длительной и тяжелой болезни, совпавшей с еще более тяжелой болезнью жены. Прожив большую часть своей жизни вне родительского дома, теплоту семейных отношений Борис перенес на семью брата. Достаточно познакомиться с его письмами: это не отписки, которыми часто изобилуют письма людей, равнодушных к судьбе и жизни своих близких.

Когда в семье брата родилась дочь, Борис, поздравляя брата, писал ему: «… не делайте из нее памятник усопшим родственникам. Если вы назовете ее Матильдой или Клотильдой, она обязательно будет маникюршей. Даю вам на выбор три имени из русской классической литературы: Ольга, Елена, Татьяна». Племянницу назвали Ольгой.

В одном из писем 1967 года, когда он уже знал о начавшейся болезни жены, Борис пишет племяннице: «Дорогая Оля! Мы с удовольствием прочитали твое письмо, в котором так много эрудиции и так мало ошибок. Подавленные твоей образованностью, не рискнем вступать в спор относительно готики и Возрождения… Надеемся, что книги, похищенные тобой у дедушки и бабушки, будут тобой перелистаны с пользой и удовольствием и ты займешь первое место в Туле по масонству».