– Куда я пойду? – беспокоилась Матильда. – Что… что со мной теперь будет?

Арвид отвернулся от башни и принялся оглядываться по сторонам, как будто если он станет делать это достаточно долго, то сможет уйти от постыдного признания собственной растерянности и изменить все к лучшему. К его удивлению, так и произошло. Свершилось чудо, на которое он не смел и надеяться.

Когда Арвид увидел знакомое лицо, он почувствовал, как по его телу прокатилась почти такая же теплая волна, как от выпитого сидра. То, что это лицо было перекошено, не имело никакого значения. Глаза, нос и рот этого монаха были расположены так близко, что казалось, будто его голову кто-то однажды сильно сжал. В Жюмьежском монастыре над ним часто насмехались, но сегодня Арвид не смеялся. Он оставил Матильду и бросился к монаху:

– Слава Иисусу Христу! Брат Дадон!

Хотя Арвид был всего лишь послушником, он никогда не проявлял чрезмерного уважения к старшим братьям: в детстве его не научили этому Руна и Таурин, упрямые и очень уверенные в себе люди. Сейчас он готов был упасть на колени и целовать брату Дадону ноги. Арвида больше не окружали чужие лица, здесь был человек, который его знал и мог доказать всему миру, что он, Арвид, – будущий монах, а не жалкий бродяга.

– Арвид! – Лицо Дадона оставалось перекошенным, но в глазах на миг вспыхнула радость, а может быть, просто удивление от того, что он увидел юношу живым и к тому же в Фекане. – Что ты здесь делаешь?

Арвид пытался подобрать слова. Когда на него напали люди короля Людовика, он в спешке сбежал из Жюмьежского монастыря, не поговорив ни с аббатом, ни с братьями.

– Это долгая история, – быстро ответил юноша. – Мне грозила большая опасность. И сейчас грозит… Я должен немедленно поговорить с аббатом. Я…

Арвид думал о том, что еще может сообщить брату Дадону, но тот не задавал вопросов. Он пользовался славой нелюдимого человека и не раз открыто заявлял, что не желает знать никаких тайн, тем более страшных. Монах остановил Арвида слабым жестом:

– Я хотел бы вернуться в Жюмьеж уже сегодня. Последние несколько дней я провел с нашими братьями, которые здесь, в Фекане, живут по уставу святого Бенедикта, как и мы.

Арвид догадывался, зачем брат Дадон сюда приходил. Жюмьежский монастырь, некогда бывший одним из самых больших и величественных во всем королевстве, теперь почти полностью лежал в руинах, а монахов, в первую очередь молодых, сильных и способных его восстановить, там было слишком мало. Братья из Фекана иногда присылали в Жюмьежский монастырь послушников или выделяли ему деньги.

– Мы можем отправиться прямо сейчас, – добавил брат Дадон.

На мгновение Арвид почувствовал такое облегчение, что готов был в тот же миг пойти с ним, ни разу не оглянувшись: он надеялся, что в присутствии брата сможет забыть события последних дней, как страшный сон. Потом он краем глаза заметил какое-то движение: Матильда хоть и не подходила ближе, но с любопытством на них смотрела. Это не ускользнуло от брата Дадона, и он недоверчиво смерил ее взглядом.

– Это Матильда, послушница из монастыря Святого Амвросия, – прошептал Арвид. – На ее обитель напали, она разрушена, сестры убиты. Я спас эту девушку и заботился о ней.

Арвид надеялся, что брат Дадон не заметил, как его щеки залились краской – доказательством того, что он не только заботился о Матильде, но и обнимал, целовал, желал ее.

– На монастырь Святого Амвросия напали? Кто?

Послушник пожал плечами.

– Отряд норманнов, – ответил он, надеясь, что эта ложь не такой уж большой грех. В конце концов, он и сам не знал, кто напал на монастырь. И независимо от того, пришли эти язычники из Бретани или с севера и послал их Людовик за ним или кто-то другой за Матильдой, это не умаляло их жестокости.

– Ты говоришь, она послушница?

– Да. Выжить удалось только ей. Мы сбежали в лес, и я просто не мог оставить ее одну.

Голос Арвида предательски дрожал, как голос грешника, который пытается скрыть прелюбодеяние. Недоверчивый взгляд брата Дадона смущал и беспокоил юношу, и, чтобы не разжигать подозрение монаха, он горячо прошептал:

– Я достаточно долго заботился о ней, теперь нам нужно как-нибудь от нее… избавиться, прежде чем мы отправимся в Жюмьеж. Жаль, что здесь нет женского монастыря, где мы могли бы ее оставить.

– Так пускай возвращается к своей семье! – отрезал брат Дадон.

– Она не знает, кто ее родные, в монастыре она живет с самого детства. Не могу сказать, какое приданое было у нее тогда, но сейчас у нее нет средств к существованию.

– И больше тебе о ней ничего не известно?

– Аббатиса монастыря Святого Амвросия, очевидно, была о ней высокого мнения.

– Но аббатиса мертва… – задумчиво произнес брат Дадон.

От мысли о Гизеле, его родной матери, у Арвида сжалось сердце, но он заглушил свою боль. Это ничего не значит, это не должно ничего значить. В лесу, истощенный голодом, холодом и страхом смерти, он не мог отделаться от мрачных мыслей, однако рядом с Дадоном он был уже не беглецом, вынужденным бороться за существование. Он снова стал братом Арвидом, который не цеплялся за свою земную жизнь, а дарил ее Богу.