– Это не Буратино, а Пиноккио, - поправлял несведущих Егорыч.

– И в чём разница?
– не понимали его, - Один русский, другой итальянец?

Егорыч с лукавой улыбкой пояснял:

– Буратино - простой шкодный пацан, а Пиноккио - прообраз полиграфа. Чем длиннее нос, чем чудовищней его враки. А в виде флюгера, он ещё и памятник всем чиновникам. У них врождённый дар держать нос по ветру.

Слушавших его разинув рот, Егорыч обычно добивал:

– Это лично моё видение. Хотя некоторые, не буду показывать на них пальцем, считают, что это своеобразный памятник партийным лидерам. Вы не в курсе, что большинство из них раз в год ложатся под нож для коррекции носа. Нет? А вы поспрошайте.

Скорее всего, за длинный язык Егорыч и отмотал свои восемь лет колонии. Его фамилию я видел в списках, бывших осужденных, среди бумаг Кузьмича.

Мы сидим с ним на скамеечке у автобусной остановки. Я караулил жениха-уголовника, что должен был приехать к Нинке Зайчихе, а старик дожидался свою бабку из района. Та поехала в собес по каким-то делам.

– А бродяги?
– не соглашаюсь с ним я.

– Бродяги?
– переспрашивает Егорыч, - Так для них каждый постовой начальник. Захочет, посадит, захочет по шее надаёт.

– А у царя какой начальник? Есть вообще?
– от скуки продолжаю пытать подвыпившего философа.

Дед уже уговорил чекушку местной самогонки, чтоб веселее ждать свою половинку.

– И у царей он имеется.

– Бог?

– Может и бог, только его никто не видел. А вот начальник в виде долга обязательно присутствует. Долг перед отечеством, долг перед потомками, долг перед историей. Получше любого надсмотрщика работает.

– А если не царь, правитель не наследный, выборный? Долг перед обществом?

Егорыч хмыкает:

– У выборного или диктатора, например, самый главный начальник имеется, по имени "страх", страх место своё потерять. Именно он диктует правителю как жить и что делать.

Плакал по Егорычу сто первый километр крокодиловыми слезами. Хотя, почему плакал? Мы-то где?

И у меня, хоть я и жил как бы на выселках, своё начальство тоже имелось, номинальное и фактическое. Номинальное находилось в двадцати километрах отсюда в райцентре и особо не докучало, занятое больше своими проблемами, чем заботами устроить сельскому участковому адову жизнь. Общих показателей я не снижал и про меня благополучно забывали, точнее закрывали на мой участок глаза. А если кто начинал вдруг активно завидовать, что я слишком блатной, а значит меньше всех пашу, то начальник управления быстренько промывал завистнику мозги. Вместо ежедневных совещаний я ездил в район раз в неделю, где без всякого удовольствия окунался в бестолковую деятельность управления. Добирался я до райцентра на Кузьмичёвом Урале, хотя мог бы и на личной BMW. Плевать я хотел на усмешки коллег за мой драндулет, меня это просто прикалывало. Участковый на мотоцикле, как в старых фильмах.

Моим фактическим начальником являлся замглавы поселковой администрации Матвеев. Геннадий Александрович в отличие от главы поселкового совета, пузатенького мужичка с мутными глазками, был гораздо представительней. Метр восемьдесят пять роста, широкоплеч, подтянут, всегда в отглаженном костюме и кипельно-белой рубашке. Он напоминал второго секретаря из рассказов отца. В до перестроечную эпоху в союзных республиках вторыми секретарями обязательно были русские. Первыми секретарями числились представители той или иной народности, а основную работу вели те, кто в ней понимали, то есть замы. О чинах Матвеева я не любопытствовал, но, думаю, встретил бы его в родном управлении в звании не ниже подполковника.

Матвеев тоже в мои дела особо не лез, видя, что я и сам справляюсь. Иногда он вызывал меня для беседы, где я ему докладывался. По тому, как он слушал и по ходу моего рассказа комментировал, в поставщиках информации (стукачами называть жителей Царёва почему-то у меня язык не поворачивался), у него недостатка не было.

Мужик он был умный и под его началом работалось комфортно. Благодаря ему большинство кампанейщины проходило, не задевая меня.

– Что, борьба с самоговарением?
– смеялся на мои жалобы Матвеев, - Как можно бороться с самогоноварением? Это бред. Самогон горят, а не варят. И мы, как нормальные люди, самогонку тоже не варим, мы её так, сырую пьём.

По особо дурацким директивам, спускаемым на мою голову, он напрямую связывался с моим самым большим начальником:

– Борисыч, я понимаю, что и тебя грузят всякой бестолковостью, но и ты нас пойми, где мы возьмём бабок, торгующих семечками и огурцами в неположенных местах? Если только сами не назначим, потом оштрафуем для галочки. Будь человеком, не требуй с моего участкового свои показатели... Конечно... Конечно... Не за просто так... В следующий раз обязательно с ним мой привет передам.

После этого я шёл к нашей Ромуальдовне за трёхлитровым приветом для районного начальника.

– Не путай коррупционную составляющую с данью традициям, - поучал меня Матвеев, - Даже в библии говорится: "Подарок у человека даёт простор и до вельмож доведёт его" .

Вот какой у меня начальник. Как-то я поделился с ним наблюдениями, что местный контингент, особенно Егорыч, бывает резок в оценках нашей политики и руководства. В академии нас учили в первую очередь обращать на это внимание. На мои слова Матвеев неожиданно беспечно отмахнулся: