Медика невозможно наказать рублём. Он уже по жизни наказан.

Вот и сейчас. Пришла жалоба-сигнал на Мальвину Заразову и Иуду Бактеровича. Восьмёркин накалялся, как утюг. Ну, сейчас мы разберёмся, что это за художественная самодеятельность, мать их? Учудили мне тут.

В дверь скромно постучали, и в крохотный (как зарплата) кабинет начальника вошли врач Заразова и фельдшер Бактерович. Начальник окинул их недобрым взглядом, и просветленное невинностью младенца лицо Иуды Бактеровича ещё сильнее раздражило его.

— Нате, читайте! — нервно сказал он и небрежно кинул в сторону доктора клетчатый листок из школьной тетради.

Фельдшер перегнулся через плечо последней и засопел, как индюк, жадно поглощая накаляканные слова жалобы.

Главному врачу Нескорой помощи… Пишет Вам инвалид Великой Отечественной Войны 1-й группы, кавалер орденов Синей звезды, Большой Славы и Георгия Первозванного. Я, участник Финской войны, Первой Мировой и Войны в Индонезии. Трижды контужен, имею два осколочных ранения в ноги и голову. У меня часто повышается давление и мне надо делать магнезию. Я каждый день вызываю службу «03», чтобы мне кололи уколы. …числа сего года я, как обычно, вызвал медиков. Ко мне приехала бригада в составе врача Заразовой М. Ж. и фельдшера Бактеровича И. О. Бригада приехала быстро, тут мне их винить не в чем. Однако вместо укола фельдшер Бактерович достал из медицинского ящика балалайку и заиграл «Светит месяц…» и «Яблочко», а врач Заразова стала плясать и петь. Когда они спели песню, фельдшер убрал балалайку обратно в ящик. И они уехали. Правда, перед отъездом врач померила мне давление, и оно оказалось нормальным. Мне непонятно, что это за новая метода лечения, ведь на следующий день приехала другая бригада и просто сделала укол. Ветеран трёх войн…

Восьмёркин в упор смотрел на Заразову. Мальвина отложила листок и подняла ясные глаза на начальника главного отдела.

— Ну, и как это было? — нахмурился Борис Горюнович.

— Что было? — поморгала ресницами подчинённая.

— Песни и пляски. Любопытно, в каком же мединституте запатентована такая методика лечения инвалидов?

— Какая балалайка в медицинском ящике, Борис Горюнович? — возмутился Бактерович. — Побойтесь Авиценну, туда и вискарика-то фиг всунешь, а вы — балалайку!

— Вы же сами видите, он так прямо и пишет — трижды контуженный, — тихо вмешалась женщина-доктор. — Да и какая из меня плясунья?

Восьмёркин озадаченно уставился в бумагу. Такого поворота он никоим образом не ожидал. Мысленно представляя настоящую балалайку, он также мысленно попытался впихнуть её в медящик, забитый ампулами, шприцами, бинтами и ещё чёрт знает чем. Карты не сходились. А ведь в жалобе русским буквами пенсионер вывел: фельдшер достал балалайку из ящика и УБРАЛ её в ящик. Восьмёркин верил телеге, потому как ему очень хотелось в неё верить, дабы засадить этих обормотов с минимальным окладом на целый квартал. Но поскольку он никогда не служил в армии, то доверял исключительно здравому смыслу, который вопил во всё горло: НИКАКАЯ БАЛАЛАЙКА В ЯЩИК НЕ ВЛЕЗЕТ!!! Следовательно, всё, что накарябано в жалобе, — бред контуженого инвалида.

— Пишите объяснительную, — сухо резюмировал мрачный начальник и сунул подчинённым пару листочков.

Через пять минут ему вернули две объяснительные. Вменяемую вину бригада начисто отрицала, обосновывая всё вышесказанным. Восьмёркин крякнул и, наливаясь гранатовым соком от ощущения собственной глупости, заковыристо нацарапал в углу: «Жалоба необоснованна» и подписался.

— Идите!

Мальвина и Иуда поднялись со стульев и вышли, аккуратно притворив за собой дверь. Ожидая прибытия лифта, доктор сжимала губы, чтобы не рассмеяться, а Бактерович, нежно погладив чемоданчик, прошептал тихо:

— Я ж говорил, что сувенирная не только в ящике поместится, но и обвинения в наш адрес дезавуирует.

Вызов № 39 ЗА ЗЕЛЁНЫХ, НО ПРОТИВ СИНИХ

Штирлиц подошёл к лесу и увидел голубые ели.

Когда он подошёл ближе, то заметил,

что «голубые» не только ели, но и пили.

Анекдот

Маразмов много. Они всюду. Будто вороны на помойке. Кишмя кишат. И деваться от них некуда. Ни сбежать, ни в космос улететь. Только если той же монетой бить. Или близкими способами. По-другому никак нельзя.

Однако ни один человек не будет удивлён, когда узнает, что маразмы исходят не столько от больных, сколько от любимого начальства. Просто с последними встречаешься реже, поэтому не так устаёшь от их отупения.

Лажарева Елена Геморроевна относилась как раз к роду «Начальство не сапиенс». Случай с больной сахарным диабетом, у которой резко упал уровень глюкозы в крови, был лишь прелюдией. Главным недостатком Елены Геморроевны оказался старый друг многих граждан нашего Царства — Змий Зелениус Обыкновениус. Ведь ни для кого не являлось секретом, насколько часто заведующая поликлиникой задерживалась на работе вместе с ним. Лишь только часы пробивали четыре часа дня, Елена Геморроевна запиралась в кабинете, доставала стопочку и принималась за выпивку. Иногда, когда того требовала душа, крепкие напитки входили в Лажареву несколько раньше обозначенного выше времени.

В те сутки Михалыч, как обычно, дежурил по приёмнику. Дежурство по-привычному выдалось достаточно свободным. Академик вышел на пандус, глубоко вбирая вечерний воздух. Слева от пандуса, как и из всей больницы, открывался философский вид на близлежащие окрестности. Сразу за забором начиналось древнее мемориальное кладбище. Плиты, надгробия, всё чин по чину. Чем не картина при стационаре? Ну а дополняла пейзаж возвышающаяся Чеженская церковь, которую воздвигли сразу после памятных захоронений. Расположение этих вещей лишь подтверждало жизненный факт о том, что больница, кладбище и церковь весьма тесно между собой связаны. Ну, и уж совсем очевидно, насколько несложная задача перескочить из одного заведения в другое. И, несмотря на то, что после кладбища тебе уже тяжело куда-либо соскочить, история располагает фактами выкапывания покойничков для проведения всяких экспертиз, вскрытий, перезахоронений и даже отпеваний. Посему, если человека и закопали в сырую земелюшку, никто не в силах дать стопроцентных гарантий, что ни одна сволочь не потревожит его столь безмятежный и долговечный «сон».