Быстро даю себе установку не реагировать на неожиданное заявление, я ведь должен косить под дурачка, а не выглядеть психом:

– Брателло, скажи хотя бы, как к тебе обращаться? Я ведь хоть по Вашему определению больной, но всё же человек...

– Дима, ой, Дмитрий Сергеевич, недавно поступил в эту больницу ординатором после окончания института.

– Сергеич, что-то у меня в голове поплыло, и язык плохо стал слушаться, а побрызгать хочется отчаянно...

Нет, надо срочно выбираться из этих ремней, иначе скоро деградирую как личность... С этой мыслю я и вырубился.

Пришёл в себя в состоянии, близком к похмелью. В голове стоял туман, во рту и горле пересохло, и по-прежнему давала о себе знать ноющая боль в затылке. Разлепив свои вновь, как и с утра, ссохшиеся губы, позвал в пустоту:

– Димыч, выручай, дружбан, что-то худо мне...

Почти тут же появился Дима с поильником в руке:

– Попейте, больной, скоро Вам станет лучше, это побочные явления лекарств - сухость во рту, лёгкое головокружение, бывает даже тошнота.

Я пил опять с наслаждением воду и горестно думал: залечат тут меня совсем эти эскулапы, надо как можно быстрей выбираться из разряда буйнопомешанных.

Мой опекун поинтересовался:

– Больной, желаете опорожниться или ещё какие-то будут просьбы?

Парнишка явно старался проявить рвение, ведь он уже мнил себя доктором и рисовал себе радужные перспективы на будущее.

– Ну, что ты, Дима, заладил, больной, да больной. Ну, не здоровый, так это же временное явление, а имя у меня постоянное, зови меня Витьком, а лучше Соколом, все дружбаны мои так меня величают.

Дима прошептал:

– Вить, я ведь на работе, а от данной мне здесь рекламации и рекомендации зависит моя будущая карьера врача.

– Дим, братан, будь добр, помни и почеши мне, пожалуйста, хоть немного тело, кровь напрочь застыла, разгони хоть чуть-чуть, это же не противоречит твоим врачебным обязанностям...

К великой своей радости, я тут же оценил сильные руки Димы, он мял и встряхивал моё тело, подсунув пальцы под спину, чесал и пощипывал её, по моей дополнительной просьбе, тщательно промял стопы ног. Это, конечно, не было рефлексологией, о которой, как выяснилось, он не имел понятия, но весь мой организм начал наливаться энергией.

Вскоре Дима принёс мне на подносе ужин. От манной каши я сразу же отказался, потому что с детства у меня от одного только её вида и запаха начинался рвотный рефлекс, и мой спаситель её тут же унёс подальше от моих глаз и носа.

Вареное яйцо я проглотил в три укуса, зажевав толстым куском ржаного чёрного хлеба с маслом. Такого вкусного хлеба я ещё не вкушал, отметив для себя, что это первое, что мне понравилось в моём новом положении, не считая Димы и, конечно, Лидии Николаевны.

По моей просьбе молодой врач принёс мне дополнительное яйцо, с улыбкой сообщив, что оно из его рациона на ужин.

Я попытался возразить против его щедрой жертвы, но он приложил палец к губам:

– Витя, я сейчас заканчиваю смену и ухожу домой, а там меня мама ждёт на ужин и, поверь мне, он будет получше, чем это яйцо и каша.

Ну, против этого мне нечего было возразить, но я категорически возражал против приёма на ночь новой порции лекарства, но тут мой приятель был неумолим.

Волна слабости накатила на меня, в голове поплыл туман, и я погрузился в тяжёлый сон под воздействием успокоительных лекарств.

Из глубокого сна меня вывело неожиданное прикосновение к моему телу. Я распахнул стремительно глаза. Надо мной склонилась женщина, пытавшаяся засунуть мне под мышку термометр. Холод его стекла и разбудил меня.

Нет, мой страшный сон не окончился - ремни по-прежнему стягивали моё тело, во рту чувствовалась сухость... Правда, глаза открывались легко, и боль в затылке почти не ощущалась.

Мужеподобная женщина смотрела на меня презрительно, а может, мне так мерещилось, но добротой её взгляд точно не светился. У неё было всё большим и нескладным: лицо с отвисшими щеками и двойным подбородком, густо заросшие брови, из-под которых зыркали выпученные непонятного цвета глаза. Казалось, что шеи у неё не было вообще, за щеками начинались покатые широкие плечи и грудь невероятных размеров, переходящая в объёмный живот, на котором буквально трещал белый больничный халат.

Она небрежно вытащила из-под моей мышки градусник, взглянула, записала что-то в общую тетрадь и, встряхнув термометр, сунула его в поллитровую банку, где находилось ещё несколько подобных ему.