Но однажды он вдруг сказал Лите:

– У меня постоянно ощущение, что я дорогой одеждой вытираю помои.

– Так ты скоро дойдешь до ручки, – ответила она.

– Я уже давно дошел. Но я рад, что мои песни поешь ты.

***

Он был маргиналом, изгоем общества. И хотя призрак перестройки уже бродил по СССР, Фредди был вынужден как-то справляться со своей маргинальностью. Вот Кремп, например, тоже был маргиналом, но существовал в этом органично. Фредди Крюгеру это было трудно. Похоже, отсюда были и бесконечные бабы – надо же как-то чувствовать, что ты вообще живой.

Лита интуитивно считывала эту его тоску изгоя. За нее Фредди Крюгер был ей даже ближе, чем за музыку. Сама она не успела еще вкусить плодов выбора пути «не как все». У нее был только опыт школьного изгнанничества. Да, еще психушка. Но это были мелочи. По счастью, она еще не выясняла отношений с обществом и историей. Ей хватало того, что она постоянно выясняла отношения с собой.

***

Время было уже не такое острое, как несколько лет назад, когда с концерта могли сразу увезти в кутузку. Хотя с милицией они иногда сталкивались. По счастью, для Литы это каждый раз проходило безболезненно. Однажды они играли на какой-то старой большой даче – почему-то нагрянули менты, Федю и еще пару человек увезли, отпустили лишь на следующий день. Лита хорошо запомнила, как Крюгер, когда только появились люди в сером, сказал Кларнетисту: «Ребенка только им не отдавайте».

Ребенком он называл Литу. Обижаться на него за это было бесполезно.

***

Иногда она ночевала в каких-то странных квартирах, или у Феди, или еще у кого-то из своих новых знакомых. Но жила она только с музыкой. По поводу нее было как будто негласное табу. После одного выступления в Питере, которое перетекло в чей-то день рождения с заливанием портвейном, Лита слышала, как хозяин квартиры, разговаривая с Фредом, спросил:

– И с кем спит ваша солистка?

На что тот ответил:

– Она – эльф. Спит одна. В кроватке из цветов.

Временами ей правда начинало казаться, что она эльф.

***

Откуда у нее брался драйв – это было загадкой. Она могла превращаться в мышку, которую никто не замечал после концерта, могла сидеть в углу с книжкой во время грандиозной попойки, патологически избегала всяких знакомств. Она изменялась, только когда брала в руки гитару. Из тормоза превращалась в человека, способного довести людей до экстаза.

Когда кто-то спросил Крюгера, за что он так проникся к Лите, тот ответил:

– За интонации.

***

Бытовые и незначительные картинки той жизни почему-то вспышками застряли у нее в памяти. Например, они сидят у Фреда на кухне. Вокруг царит сигаретный дым и восхитительный бардак, который никого не напрягает. Ударник Митя, толстый и добрый, лежит на топчанчике. Митя, когда пьяный, стучит божественно. Когда трезвый, попадает мимо. Сейчас он в переходном состоянии.

Лита сидит на этом же топчанчике с ногами и читает самиздатовского «Властелина колец», которого дал ей Кларнетист.

Митя своей лохматой головой лезет ей в машинописные листы «книжки», Лита, не отрываясь от Фродо, отодвигает его голову. Митя жаждет общения.

– Сестренка, – говорит он, – вот откуда у тебя этот блюз, а? У тебя есть родственники в Африке? Нельзя просто так уметь хрипеть как черная. Откуда этот блюз, а?

Кларнетист входит в кухню с видом сомнамбулы, играя на флейте.

Митя снова лезет головой в Средиземье:

– Не читай это. Там все будет хорошо. Там все победят. А тут всем плохо… А вот откуда у тебя этот термоядерный блюз, а?

– Митя, отстань от ребенка, – говорит Крюгер, который сидит тут же, со взглядом шамана перебирая аккорды на гитаре.

Кларнетист, продолжая играть, выходит из кухни.

– Это термоядерный ребенок, – говорит Митя, с блаженной улыбкой глядя в потолок. – Сестренка, где ты хранишь эту свою энергетику, а?

– Все там же, – отвечает Лита, не отрываясь от книги.

Митя хохочет. Крюгер загадочно улыбается. Лита наконец поднимает голову и смотрит на них удивленно. Похоже, каждый из них имеет в виду что-то свое.

***

Однажды Кларнетисту на неделю кто-то одолжил синтезатор. Лита всю неделю не отходила от этой штуки. Спала рядом с ним. После этого даже Кларнетист вынужден был признать, что она сумасшедшая.

Когда они первый раз увиделись у Крюгера, Кларнетист смотрел на нее, как смотрят на насекомое в чае (Лита так тогда подумала). Когда Лита открыла рот и спела, то заслужила от него одно слово: «Круто». Это была высшая похвала.

Кларнетист учился в консерватории и мог играть, кажется, на всем, во что можно было дуть. При этом он был из семьи с папой-дипломатом и в детстве жил с родителями за границей. Он любил про это рассказывать, Лита любила про это слушать. Она ведь умела слушать. Непонятно, на чем они больше сошлись – на музыке или на этих рассказах.