– Когда ты заболел? – перебила его Лита.

– Не знаю. В больницу первый раз попал в начале зимы. Про рак узнал недели две назад.

– Ты выходишь на улицу? Там весна…

– Нет.

– Может быть, нужно что-то купить? Продукты?

– Нет, спасибо.

– Может, куда-то съездить? За документами там…

– Нет, не нужно.

– Можно, я приду еще?

– Зачем?

Он сел на табуретку. Было видно, что ему тяжело стоять.

– Лесник, – сказала Лита, глядя на него. Она поняла, что полгода назад закрутила у себя какой-то кран, и теперь он потихоньку откручивался.

У него изменился взгляд.

– Наверное, тебе нужно идти, – вдруг сказал он.

– Нет, я не хочу, – неожиданно спокойно ответила Лита. – У тебя чайник уже весь выкипит сейчас, а я хочу чаю.

Он встал, снял чайник, наткнулся на старушечью палку.

– А я вот хожу с палочкой, – вдруг сказал он с вызовом. – Вот, – и помахал палкой перед ней.

– Очень страшно, – отозвалась Лита.

Он снова сел напротив и вдруг спросил:

– А что там твои музыканты? Федя? Система? Кремп? Фак, драг, автостоп?

Лита рассмеялась.

– С Фредди Крюгером все хорошо. Без фака и драга, если тебя это интересует, – добавила она. – Ты мне чаю дашь?

– Да, извини…

Неуверенными какими-то движениями взял чашку, налил заварку, кипяток, достал печенье. Все он делал медленно. Поставил это перед ней, сел. Лита молчала. Он вдруг сказал:

– Знаешь, я каждый день вспоминаю твою фразу про то, что никто никому не нужен.

Лита посмотрела на него. Много бы она отдала, чтобы вернуть все на полгода назад.

– Знаешь, – продолжал он, – я зимой еще, когда работал, сделал халтуру, купил магнитофон… И слушал твою кассету почти каждый день.

Лита молчала.

– На самом деле хорошо, что все так вышло. Иначе бы я думал, что ты ушла, потому что рак. А так – музыка. Это святое. Ты все сказала. Я тебя понял. А ты…

В это время в дверь позвонили. Лита вздрогнула.

Лесник медленно встал, взял палку и пошел, опираясь на нее.

Лита вышла за ним в прихожую.

– Я приду завтра? – быстро спросила она.

Он не ответил. Постоял секунду, потом открыл дверь.

Это была соседка.

– Саш, – сказала она, – я Пашку на полчасика оставлю у тебя? Мне на почту надо сходить.

– Конечно.

– Я через пять минут его приведу, сейчас, Саш, спасибо.

Он закрыл дверь. Повернулся к Лите.

– Ну вот, – и замолчал. Они постояли так немножко, вдруг он странно улыбнулся

и сказал: – Знаешь, как-то я оказался не готов к такому повороту событий. В смысле, что я могу заболеть.

И снова замолчал. Они стояли друг напротив друга. Лита смотрела на него – и видела человека, который жил за стеклом в безвоздушном пространстве. Беспомощного человека, который сломал в лесу свое дерево. Вдруг очень ясно она почувствовала, что с ним было все это время. И когда она это почувствовала, она подошла к нему и обняла его. И заполнила пустоту.

И дурацкое стекло исчезло.

Она в жизни никого не утешала, это было как-то невозможно сделать, это было неловко. Но не сейчас.

Он замер сначала, потом обнял ее в ответ. Потом заплакал. Он старался всячески скрыть это, но Лита все прекрасно чувствовала.

Они стояли так, пока в какой-то момент Лита не поняла, что у него нет сил стоять. Они не сговариваясь сели прямо на пол в прихожей.

С пола прихожая казалась огромной, где-то далеко была вешалка с зонтиками. И, сидя посреди ботинок и сапог и глядя на зонтики, Лита сказала:

– Лесник. Я тебя люблю.

Она в первый раз в жизни произнесла эти слова вслух. Вообще. Ну вот так получилось.

В семье у них было не принято говорить о любви. Ее удивляло, что Манька в конце телефонного разговора всегда говорила: «Целую, люблю тебя, мамулечка»… Когда какое-нибудь слово произносишь в первый раз, оно непривычно. Как будто на иностранном языке.

Лита наконец оторвала взгляд от зонтиков и посмотрела на Лесника.

У него были уставшие и больные глаза. Цвета зимнего моря. Сейчас в них было концентрированное счастье.

В дверь затарабанили. Соседский внук пришел в гости.