И тут нам несказанно повезло: именно в дни, когда делалась картина, на "Центрнаучфильме" запустили какое-то новое оборудование, американское, которое давало возможность сделать со старой хроникой именно то, о чем мечталось - получать стоп-кадры и производить на них необходимые укрупнения. Так старая, всем известная хроника буквально ожила, наполнилась конкретикой, показала не безликую толпу, а еще и отдельных людей, ее составляющих. Время будто повернулось вспять, люди, шедшие за гробом Толстого, открыли нам свои лица...

А сопровождала этот необычный показ великолепная музыка Николая Каретникова, звучал специально написанный им для нашего фильма потрясающий реквием.

Остается добавить, что текст "за Толстого" в фильме мастерски прочитал Владимир Самойлов. Выше я рассказывал, что он хотел играть Толстого в телесериале по пьесе "Ясная Поляна". Тогда ему не дали. Но теперь мы позвали его сыграть Толстого за кадром. И он сделал это так, что пришлось еще раз горько пожалеть, что тот давний, им же предложенный проект не состоялся.

Не удивительно, что при таком творческом составе зрители и критики встретили картину весьма благосклонно. Откликнулись "Советская культура", "Труд", "Московская правда", "Литературная Россия", "Гудок", "Сельская жизнь", журнал "Семья и школа", выходивший тогда полуторамиллионным тиражом. Газета "Известия" написала: "Фильм несет с экрана правду о Толстом. А правда, истина, как считал сам Толстой, - самое могущественное средство в мире!"

И О МИСТИКЕ...

"У вас мистический склад ума", - сказал мне Габриэль Гарсия Маркес.

Эти слова последовали в ответ на мой монолог - совершенно искренний и даже взволнованный. Разговаривали у него дома, в Мехико. В России только что вышел роман "Сто лет одиночества". Нобелевская премия еще не наступила. И вот тогда, перед прощанием, на зеленой лужайке во дворе я и сказал ему:

– Когда читал "Сто лет одиночества", не мог освоиться с мыслью, что все это написано одним человеком, так это величественно и совершенно, как Библия. Второе, что тоже казалось невероятным, - что этот человек живет в одно с тобой время, твой реальный современник. И третье, что совершенно невозможно было представить, что я встречусь с этим человеком и буду с ним разговаривать!

Тут-то и последовала мгновенная реакция Маркеса: "У вас мистический склад ума".

Он сказал, а я потом стал думать: значит, бывает такой склад ума - мистический? И такой именно мне достался? Хорошо это или плохо?.. Что-то же, видимо, он разглядел, почувствовал, если так сказал. Такие люди на ветер слов не бросают...

В конце концов, смирился: мистический, так мистический. Хуже, если бы никакого. Зато стала объяснимее вечная моя тяга искать всякого рода совпадения, необъяснимые сближения, аналогии, когда так и кажется, что будто ведут тебя, расставляя вешки, как ориентиры, этакие знаки судьбы.

Одна знакомая театральная дама сильно увлекалась астрологией. И много в том преуспела. А не найдется ли в вашей лженауке, поинтересовался я однажды, объяснения моему острому, проходящему по всей жизни интересу к Толстому? Все очевидно!
– услышал в ответ. У вас с ним - парные знаки, в круге Зодиака они стоят точно друг против друга. Вы - Водолей, он - Лев. Такие знаки притягиваются!..

Профессор театрального института Григорий Бояджиев - знаменитый специалист по западному театру был очень умен и эрудирован. Жарясь на писательском пляже в Коктебеле, говорил: "Я все-таки удивляюсь своей голове: только сажусь писать - она сразу начинает думать!".

С ним хотелось делиться сокровенным.

– Григорий Нерсесович, скажите, почему при моей захваченности Толстым я совершенно холоден к Достоевскому, вплоть до отталкивания? Надо было однажды рецензию написать на спектакль по Достоевскому - не смог слова выдавить, даже испугался. Это, наверное, ущербность?

– Не пугайтесь, обычное дело! Одни - с Толстым, другие - с Достоевским. Тут человечество пополам делится.

Успокоился. Быть заодно хотя бы с половиной человечества - не так уж и плохо.

Вот и спрашиваешь себя: мистика или нет - оказаться в "толстовской" половине? Что означают эти мои последовательные "попадания" и "совпадения", связанные с его персоной, протянувшиеся через всю жизнь, от заворожившей книги без обложки, оказавшейся толстовской трилогией, от учителя Сан Саныча и собеседования с доцентом-толстоведом Зозулей, от семинара академика Гудзия до собственных театральных и кинематографических проектов, ставших актами и личного творчества и, смею думать, общей культурной жизни?