– Как вы считаете, товарищи, - спрашивал я от своей стороны стола, - Советская власть будет очень рада, когда вы покажете ее всесилье среди прокаженных? По экрану будут ходить люди с проваленными носами, с култышками вместо рук, с лопнувшими глазами - люди просто валом повалят в кинотеатры на такое посмотреть: "триумфальное шествие" Советской власти в отдельно взятом лепрозории!..

Если бы я знал тогда, что засяду за мемуары, наверняка записал бы для памяти их аргументы в пользу этой затеи. А ведь они были! Но они ни меня не убедили, ни, как видим, никого в последующие времена. Так никто и не взялся за креативный исторический проект с чумными струпьями в широком формате.

Но кое-что я запомнил совершенно точно. Например, фразу Тарковского, в очередной раз прижавшегося лопатками к стене:

– Почему нет доверия художнику?!

– Да художнику есть, нет замыслу ...

Помню, попробовал затронуть в Хамраеве даже патриотические струны:

– Там же у вас все прокаженные должны быть узбеками. Вот узбеки обрадуются, когда вы их так покажете!..

И тогда мои гости выдвинули аргумент, который был, видимо, домашней заготовкой.

– Мы только что из Ташкента, - сказали они.
– Абдуллаев, председатель комитета, нам прямо сказал: если Орлов пропустит вашу заявку, я возражать не буду. Не пропустит - все, больше не приходите.

– Так и сказал?!

– Так и сказал.

– В таком случае сообщаю и вам и ему: я этого подписать не могу.

Едва Хамраев с Тарковским ушли, попросил Зою Ивановну, секретаря,соединить с Ташкентом, с председателем Госкино Узбекистана Абдуллаевым. Тут же услышал его голос.

– Абдуллахат Абдуллаевич, вы обещали принять заявку Хамраева и Тарковского, если я пропущу? Они только что были. Вы заявку читали?..

Человек на другом конце провода буквально взвыл:

– Я сказал, эту гадость про Узбекистан - через мой труп! Ничего больше не говорил! Через мой труп!...

Значит, ребята меня шантажировали... Заодно хотели "подставить" узбекского председателя. Для творцов такого масштаба - не очень подходящий трюк, не совсем достойный. Предполагается все-таки, что гений и шантаж - две вещи несовместные...

Может быть, я не прав. В конце концов, и гении - люди. "Когда б вы знали, из какого сора" и так далее - известно. Не обязательно творцам нетленного быть еще и безупречными личностями, образцовыми в любовях, чуждыми корысти. Не тем они для матери-истории ценны! И это так. Но, тем не менее, так и кажется, с наивным постоянством, что в людях, выделенных судьбой из себе подобных, неестественно смотрятся несовпадения высокого и низкого. Когда высокое уступает, все мы поневоле печалимся...

Прилетаю в Рим. Дальше надо перебираться в Неаполь, а оттуда - до маленького городка Авелино, где тамошний мэр и один школьный учитель "держат" миниатюрный кинофестиваль, в котором могучий Советский Союз почему-то считает нужным участвовать. Таких фестивалей по миру тысячи. Но я о другом.

Я прилетел, с чемоданом и без языка, а меня никто не встретил. Стою в центре гигантского зала, чтобы отовсюду быть видимым, и жду. Проходит минут сорок. Наконец, подбегает взмыленный экспортфильмовец. Он тысячу раз извиняется, что опоздал, и объясняет, что занимается отправкой Янковского, с которым следует багаж Тарковского. Итальянцы обещали оплатить гигантский перевес, но не оплатили. В результате Янковского не пропускают на посадку.

Боясь потерять экспортфильмовца, бегу за ним следом, куда-то туда, где измываются над нашим народным артистом. Артист обнаруживается в конце иссякающей уже очереди, регистрация заканчивается, а рядом с ним - несколько грузовых тележек с нагроможденными коробками и тюками. Багажные небоскребы выше артиста. А он не маленький.

Бедный Янковский, еще недавно здесь, в Италии, бредший по дну необъяснимого бассейна со свечкой в руке на бесконечно длящемся плане и донесший в конце концов пламя непогасшим, несчастный Олег хватает за фалды гордо проходящего мимо красавца-аэрофлотовца в синем форменном мундире, и бормочет ему в затылок: "Вы только пропустите! Да вы у нас в театре первым человеком будете, не дальше третьего ряда, клянусь!.."

За смысл реплики ручаюсь, возможно, междометия пропустил...

То, что русский человек, изможденный, как и прочие, отечественным дефицитом, пусть и большой художник, решивший на Родину не возвращаться, накупил столько всего и переправляет с оказией, при содействии другого большого художника, который Родину не покидает, - это, в конце концов, нормально: если хочется и можно, то почему нет? Только странные мысли и о не самых возвышенных причинах того шумного невозврата возникают в голове...

Как хотите, а мне в тот момент показалось негармоничным, лишенным эмоциональной целостности соединение в одном жизненном кадре ворожбы того же "Иванова детства" или "Андрея Рублева" и тусклого навала коробок в итальянском аэропорту. Апологеты Тарковского меня, скорее всего, не поймут, даже, возможно, осудят, но я же здесь не только о нем говорю, но и немного о себе, о своем впечатлении...

В 2002 году на прилавках появилась книга Ольги Сурковой "Тарковский и я". Автору было что рассказать о знаменитом режиссере. Она двадцать лет водила с Тарковскими дружбу, была даже какое-то время членом семьи. Поток откровений, выброшенных, может быть, с "перебором", производит смешанное впечатление. С одной стороны, надо ли столь подробно "ворошить белье", с другой -несомненно проясняются, оказываются не столь однозначными причины перемещения Тарковского на Запад. Тут - теперь это очевидно - сыграли роль не одни только конфликты с властями, как всегда утверждалось, о чем и сам Тарковский говорил постоянно, а были и еще вполне земные посылы, а точнее - приземленные: например, мечтания жены Ларисы жить в европейском комфорте, в славе и при бытовом достатке. Так хотелось, но к каким гибельным последствиям это привело, теперь ни для кого не тайна.