– Подсчитала правильно, только ответ неверный, - ответил Грейсон злорадно и в то же время с облегчением.
– Математика - ещё не всё.

– Я знаю. Но если тридцать восемь тысяч триста семнадцать перевернуть, в результате получаешь - любовь!

Наверно, я сейчас выглядела, как Кнопка, ожидающая похвалы. Но я ведь всегда гордилась, что после всех мучительных подсчётов так быстро понимала, что «перевернуть» результат означало всего лишь перевернуть карманный калькулятор и читать результат на дисплее вверх ногами. Семёрка тогда становилась буквой L, единица - I, тройка -Еитак далее. Трюк, известный любому школьнику.

– Очень, по-моему, романтичный пароль!

Я, впрочем, ещё не проверяла, на самом ли деле он срабатывает. Когда я, скажем, стояла перед дверью Грейсона н Фредди выжидательно смотрел на меня, мне вдруг легкомысленно пришло на ум, что слишком опасно называть пароль в этом коридоре, где никогда не знаешь, действительно ли ты одна. Даже если бы я прошептала его в ухо Фредди, кто-то мог это подслушать и использовать, - кто-то, кто умел становиться невидимым, но которому до сих пор, наверно, не приходило на ум просто перевернуть калькулятор.

– Чепуха, - сказал Грейсон тихо, из чего я могла сделать вывод, что любовь был правильный ответ.
– Значит, этой ночью мне придётся опять придумать что-нибудь другое.
– Морщины у него на лбу расправились, и он засмеялся.
– Хотя я уверен, что Артур не так хитёр, как ты.

– Верно. Ведь то, что он считает хитростью, больше похоже на злобность.

Я вспомнила сцену с Тео Эллисом в школьном фойе, но как только захотела рассказать об этом Грейсону, мне что- то пришло на ум, и я поднялась, чтобы пошарить в своей сумке.

– Вот. Это тебе. От Генри. Наденешь сегодня ночью.

– Грейсон уставился на то, что я перед ним держала, озадаченный примерно также, как я недавно при виде носка. Очки с одним стеклом? Зачем? Чьё это?

– Мне он не сказал, но я могу догадаться...
– Я подняла перед собой галстук с лиловыми цветами, который Генри приготовил для меня, и понюхала его.
– Пахнет женщиной, 1950 года рождения, предпочитающей блюда из капусты и лавандовые духи. Вполне достаточно, чтобы этой штукой связать мне ноги - на своей шее я бы её не стала терпеть.

Грейсон повертел очки в руках и встал.

– Ну прекрасно... Опять не удастся отдохнуть ночью.
– Он, зевая, направился к двери.
– Но одно я тебе скажу: голодным я в постель не лягу. Скажи, не осталось ли чего- нибудь от ужина?

Я кивнула:

– В холодильнике. И твоя порция фрикаделек, которые Лотти припрятала от Мии, на террасе. В зелёной миске на подоконнике.

Лицо Грейсона тотчас засияло.

– Я обожаю Лотти! Не могу, в самом деле, представить себе, как бы жил без неё и её фрикаделек.
– Прежде чем за­крыть дверь, он усмехнулся ещё раз.
– Так что до скорого. В этом проклятом коридоре.

– Нам сюда.
– Генри положил руку на бронзовую, тяжёлую на вид дверную ручку.
– Добро пожаловать в славную комнату!

Грейсон с сомнением смотрел на дверь.

– Пусть мне кто-нибудь объяснит, зачем надо было тащиться три километра во сне от наших собственных дверей, чтобы просто поговорить?
– спросил он, и взгляд его скользнул по коридору.
– Не говоря о том, что я один не найду обратной дороги, этот А... нет, молчу... Кто-то невидимый мог так же последовать за нами сюда, как в любое другое место.

– Это верно, - сказал Генри.
– Но тот, кто не знает, чья это дверь, не сможет стащить его личную вещь, а значит, не переступит порог.
– Он ласково погладил дверь.
– Здесь нам абсолютно никто не помешает. И у нас будет убежище на случай... на случай, если оно нам понадобится.

Грейсон продолжал смотреть с сомнением. Мне доводы Генри тоже не казались бесспорными.

– Минуточку. А как было с дверью Эми? Там у меня гоже не было никакой личной вещицы.

Эми - это четырёхлетняя сестрёнка Генри, и в одном из сё пространств, сахарно-сладком, небесно- голубом, наполненном воздушными шарами и мыльными пузырями, Генри впервые сказал мне, что любит меня. Более романтических декораций он не мог бы выбрать. Хотя пони, раскрашенные в цвета радуги, - это было, пожалуй, немного слишком.

– Ты могла попасть в пространство снов Эми только потому, что я тебе открыл дверь и взял тебя с собой, - объяснил мне Генри и вздохнул, демонстрируя нетерпение.
– И потому что при тебе всё время была моя личная вещь. Теперь пошли.

Я продолжала смотреть на него недоверчиво.

– А-а... но, значит, кто-то может точно так же пробраться, невидимый, через порог вместе с нами. Как я недавно последовала за тобой во сне о Би, став дуновением воздуха. Ты с этим уже не считаешься?

Генри вздохнул. Может, от нетерпения, может, потому, что он про этот эпизод не хотел вспоминать.