— Я экономная хозяйка, не так ли? Кормлю тебя словами. А ты молчишь и не протестуешь!

Фабиан усмехнулся.

— Ты умная, Валя. И славная…

— О, мне давно никто не делал комплиментов! — засмеялась она, поднялась с дивана, положила на место альбом, придавила его пепельницей.

— А теперь — за стол! — непререкаемым тоном вымолвила она, давая понять, что на этот раз все сказано.

Внезапно в передней послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и вместе с Михаилом ворвалось в дом дыхание зимы. Михаил остановился как вкопанный, потом, как был одетый, не отряхнув снега с воротника и шляпы, кинулся к Павлу:

— Грандиозно! Фантастично! Валя! Погляди-ка ты на этого типа! Нет, ты гляди на него хорошенько, кто его знает, увидим ли мы его еще в стенах нашего дома!

Михаил искренне обрадовался, хотя на его лице еще лежала тревожная тень, которую он не успел оставить там, за дверьми дома. Валя сразу же уловила его тревогу и поняла, что беседа с Андреем Велей не принесла Михаилу удовлетворения. Но ничего не спросила. Лишь поспешила поставить третий прибор. Между тем Михаил сбросил пальто на спинку стула и сказал Павлу:

— Ну и тип же ты! Не подать весточки, что почтишь нас своим посещением! И после этого еще приглашать его к столу!

Михаил плюхнулся на диван рядом с Павлом и обнял друга за плечи:

— Ты должен поставить Мирче угощение! Он привел меня сюда, — сказал Павел. С появлением Михаила он совсем пришел в себя.

— Послушай, друг, если ты присудишь Моге просидеть еще десяток лет в Стэнкуце, вот тогда я ставлю магарыч.

— Это тебя так устраивает? — улыбнулся Фабиан.

— Валя сказала тебе, конечно, что Мога уезжает? Я помчался в райком, чтоб не забирали его у нас…

В дверях кухни показалась Валя.

— Я буду председателем. Ясно? — ответил Михаил на ее тревожный взгляд.

— Не понимаю! — воскликнула Валя.

— Вот так! Я заделаюсь председателем, если мой дорогой друг Фабиан не приговорит Могу! — засмеялся Михаил. — А теперь — за стол! — добавил он, как и Валя желая на этом поставить точку.

Но Павел иначе понял слова, которыми перебрасывались Михаил и Валя, — как продолжение их вечернего спора, о котором ему рассказала Валя.

Валя убирала со стола. Собрала тарелки, приборы, стаканы; бросила взгляд на Михаила — то ли случайно, то ли прося помочь ей, но он не заметил ее взгляда, и тогда Фабиан поспешно вскочил из-за стола, схватил тарелки и понес их на кухню.

— На сколько же дней ты приехал? — Валя была задумчива, словно что-то ее сильно тревожило.

— На неделю, — ответил Павел. — Надеюсь, хватит, чтоб разобраться с Мирчей…

— А я думаю о Михаиле, — сказала Валя. — Мне кажется, он совсем запутался. Но со мной, как видишь, не хочет поговорить.

В это время Михаил созвонился с Могой. Он приглашал его в гости, сообщив о приезде Фабиана, но Мога настаивал, чтобы, наоборот, Михаил пришел к нему в правление. «У меня тут товарищ Анна Флоря, нам нужно разрешить несколько вопросов, и я хотел бы, чтобы ты участвовал… А потом уж сообразим, что делать…»

Несколько секунд Михаил стоял у телефона, не зная, что предпринять. Странно… Словно они заранее договорились — Анна и Павел, оба в один и тот же день приехали в Стэнкуцу! Как быть? Сказать ли Павлу, что Анна здесь? Или бежать в правление и привести Анну сюда?

— Вот какая история, — сказал он Павлу, входя в комнату и делая вид, что ничего не случилось. — Мога срочно вызывает меня. Он еще председатель, я должен подчиниться.

Он поспешно оделся, заглянул на кухню, откуда вернулся в сопровождении Вали.

— Через полчасика вернусь. Может быть, и раньше… Приведу с собой Могу…

— Пойду-ка и я с тобой, — сказал Фабиан. — Ты знаешь, что я приехал сюда не для того, чтобы сидеть на пиру и за трапезой.

— Брось ты его к черту, этого Мирчу, — махнул рукой Михаил. — Можешь же ты хоть один вечер побыть с друзьями?..

— И я прошу тебя, — вмешалась Валя. — Или тебе стало скучно у нас?

Павел посмотрел на нее с упреком: как можно думать такое?

— Оставь мне сигаретку, — обратился он к Михаилу. Подошел к печке и прислонился к ней, словно желая избавиться от озноба, внезапно охватившего его.

— Вот тебе целая пачка! — обрадовался Михаил. И тут же удивленно застыл с пачкой в руке. — Друг мой, а с каких это пор ты отравляешь себя?

— Да вот случается такое, — неопределенно ответил Павел.

Сломалась жизнь, которую Анна считала нерушимой. Она думала, что мерное течение этой жизни, в которой были радости, красота и покой, не поколеблется, пока они живы, и продолжится в детях. У Анны было все: любимая работа, дочь, которую она обожала, муж, который боготворил ее, оберегал от волнений, предупреждал ее желания. Случалось, конечно, что он повышал голос, срывался, но Анна считала это естественным — семейный очаг не вечный праздник.